Я киваю.

— Потому что мир вне моей власти. — Луи стискивает руки. — Моя судьба мне неведома. Вдруг меня собьет машина. Или бросит любимая женщина. Или предаст лучший друг. В свое время я садился за карты, ставил все свое состояние и спокойно играл. Я мог забросить трехочковый мяч в корзину с закрытыми глазами и знал траекторию еще до того, как мяч попадет ко мне в руки. А теперь? Только посмотри на меня. Я не могу выйти из комнаты. Я не могу открыть окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Даже мое тело живет само по себе и не очень-то подчиняется мне.

— Но ведь ты содержишь все в чистоте!

— Все верно, — в голосе Луи вызов, — содержу. Вокруг меня все в чистоте и порядке. В том крошечном мирке, с которым я еще справляюсь. И мирок этот с каждым днем все теснее. Ты только посмотри на меня, — повторяет Луи, яростно теребя рукав рубашки. — Посмотри как следует. Я не мылся и не прибирался целую неделю. Я сижу в своем дерьме, посреди круга, который сам очертил, в теплой компании — я и собственное мое убожество. И если ты не вытащишь меня отсюда… и поскорее… я просто умру.

Луи произносит эти слова холодно и четко. Будто смерть — всего лишь вопрос времени.

— Мне не много нужно, — мешочек опять у Луи в руках, — маленький кусочек земли на берегу океана. В Штатах. Причиной моя последняя игра. Помнишь, я тебе рассказывал, как ко мне вернулось обоняние? Только обстоятельства, как видишь, были несколько другие. Я валялся на земле, весь в синяках и крови. Свежий аромат вернул меня к жизни. Маленький фрагмент мира — но зато во всем богатстве. А потом я спрятался. Теперь садик — это все, что мне надо. Я буду ухаживать за растениями и дышать запахом океана, и мой мир будет потихоньку расширяться. Садик — мое окно во внешний мир, где я смогу смотреть на небо и чувствовать себя при этом в безопасности.

По щеке Луи стекает слезинка.

— Прошу тебя, Одри, — он касается моей руки, — умоляю тебя. Помоги мне выбраться. Сыграй вместо меня. Ставка за одну игру — двести тысяч. Мне хватит. Ты сможешь, я четко знаю. Ведь ты — единственная в своем роде.

— Какую еще игру? Ты что?

— Игру, в которой за меня собирался участвовать Анималист. Пока ты с ним не разделалась. Он теперь рта раскрыть не может, не то что подтасовать. Все будет шито-крыто. Мы с Эдди подадим тебе все на блюдечке. Полный стол лохов, у которых деньги давят на мозги. И среди них — мерзавец, который угробил меня во второй раз.

— Тип, который организовал расправу над тобой? И ты хочешь переиграть его?

— Не я, Одри, а ты. Я столько времени убил на Анималиста, хотя в глубине души всегда знал, что он не годится. Может, это и к лучшему, что он вышел из игры. Справимся без него.

Луи останавливается, сглатывает слюну и смотрит на меня, как полицейский на фоторобот.

— С тех пор как я все это задумал, мне каждую ночь снился подходящий игрок. Который пойдет и сыграет вместо меня и идеально подтасует. Дело все в том, — Луи пододвигается поближе ко мне, — что такой игрок мне больше не снится. Уже неделя, как этот образ улетучился. Неважно, сколько я спал и что делал, чтобы заснуть. Этот сон больше не возвращается. В тот вечер я видел, как ты обращалась с картами, и гнал от себя мысли про тебя и про игру. Только мысли эти меня никак не оставляли. Так что бери денежки, отправляйся в Вегас и играй. Ты должна выиграть уже потому, что ты — моя последняя надежда. Ведь ты гений, Унгар. Ты колдунья. У тебя особый дар.

— Нет. Это невозможно. Ты совсем спятил. Что ты не в себе, я знала всегда. Но чтобы до такой степени…

Молчание. Луи не произносит ни слова. Тишина делается невыносимой. Говорить, говорить, все равно что.

— Ты хоть соображаешь, на что меня толкаешь? Я ни разу не была в Лас-Вегасе. Я ни разу не играла с профессионалами. И я должна сесть за стол с головорезами и шулерами и подсадить их на деньги! Зато ты сможешь вернуться в Нью-Джерси и остаток своих дней безмятежно греться на солнышке!

Луи сосредоточенно молчит. Что-то зловещее, роковое проступает в его облике. Проходит еще несколько томительных секунд — и Луи отверзает уста:

— Ты сыграешь, Одри. Я знаю.

— Нет. Нет. Ни за что. Я сейчас просто встану и уйду. Спущусь по твоей мерзкой лестнице, сяду в машину, тронусь в путь и через двадцать минут буду дома. Посижу с моим парнем, спрошу его, как прошел день, приготовлю ужин, посмотрю телевизор и лягу спать. И постараюсь выбросить тебя из головы. Навсегда.

— Нет. Ты мне поможешь. Я же сказал. Ты сыграешь вместо меня, сомнений в этом быть не может.

— Перестань долдонить одно и то же. Чего ради я должна спасать тебя?

Большой Луи сопит и пыхтит. Борется с собой, что ли?

— Слушай, Одри, — Луи раздражен, — лучше скажи «да» сейчас. Сама. Ведь я…

— Ну?

— Я тебя все равно заставлю. Лучше соглашайся по собственной доброй воле. В этом случае на душе у меня будет гораздо легче. Ведь я тебе нравлюсь. Я весь в твоей власти. Мы друзья, и… ты мне небезразлична.

— Ты хочешь, чтобы я рисковала жизнью только потому, что небезразлична тебе?

— Ты не будешь рисковать жизнью, — мягко говорит Луи. — Не надо так драматизировать. Соглашайся, и все.

— Иначе ты меня заставишь?

— Все правильно.

— Как, интересно? Надо же вообразить себе такое! Полное безумие! Заставит он!

Луи опять замолкает. Голова у него трясется, руки словно стараются что-то отпихнуть. Как ни злись на себя, а делать нечего. Только во мне его спасение.

— Тебе же самой хочется! — Луи бьет кулаком по подлокотнику. — Ты не можешь иначе, ты мой ангел-хранитель. Я осознал это, как только увидел тебя в первый раз. Люди в большинстве своем даже говорят со мной, как с животным. Такое отвращение я всем внушаю. Но ты была не такая. Ты обращалась со мной как с нормальным. С самого начала.

— Как всякий… порядочный человек.

— Так-то оно так. Но это не все. В глубине души ты стремилась облегчить мои страдания. А то зачем же тебе было регулярно, из недели в неделю, появляться у меня? Зачем такой женщине, как ты, часами просиживать в этой жуткой квартире? Ведь шоу уродов — развлечение на любителя. А ты не такая.

— Я просто хотела научиться играть в покер. Что тут особенного?

— О покере существует масса книг. Уж твоих-то талантов хватило бы. Прекрасно могла бы изучить все сама. На самом деле ты пыталась мне помочь. Потому что ты ничем не смогла помочь ни матери, ни отцу. Отец ушел от вас, а мать умерла. И с этим ничего было не поделать. Ведь так, Унгар? Отца-то ты удержать не смогла. Ты старалась изо всех сил, ты добилась, чтобы ему было интересно с тобой, ты внимала его математическим россказням и выслушивала его исповеди. Ты достигла всего, что только может достичь ребенок в твоем возрасте. Но он все равно бросил вас.