черви. Об этом мы узнали в Музее конфедерации. Достойное место, стоит побывать. Каждый из мятежных штатов имел свое прозвище, мы не удивились, что техасцы звались ковбоями.

Вершинным достижением местной промышленности стало изобретение машинки для скручивания сигар. Дело сильно продвинулось. Нужно полагать, и гостиничные плевательницы на высокой ноге вошли в обиход тогда же. Была еще Tredegar iron works – металлургическая компания, объединявшая несколько заводов, занятых производством чугуна. Расцвет компании совпал с началом Гражданской войны, что оказалось кстати. С оружием всегда так. А чугунные изгороди и сейчас остаются городской достопримечательностью. Возможно, на характере горожан это как-то сказалось. Чугун – материал основательный и не располагает к шуткам, хотя общий вывод сделать трудно и вообще ни к чему. Большинство населения (свыше пятидесяти процентов) составляют афроамериканцы, и это отдельный факт для осознания действительности.

Впечатляет монумент с колоннадой в честь Джефферсона Дэвиса – Президента Конфедерации, торжественно провозгласившего: Рабство навсегда. Что бы никто не сомневался. Сейчас эти слова трудно вообразить. но и человека с принципами южного джентльмена встретить непросто. Сэр Дэвис был именно таков. Он заботился о чернокожих, как добрый, но строгий отец, он искренне считал, что в рабстве черным будет лучше. И доказывал это собственным примером, продал плантацию своему рабу. Бывшему рабу, что следует подчеркнуть. Сам Дэвис к тому времени сидел в тюрьме (два года) за организацию мятежа. У каждой из сторон были свои аргументы. Поспешное согласие с победителями не проясняет сути. Белые южане примерно так и считают.

Итак, мы переехали реку Джеймс, свернули на проселок, оставили машину на стоянке и дальше отправились пешком. Захолустье везде одинаково, независимо от времени и части света, и этим радует. Ржавые рельсы в молодой траве – живописный штрих, открытая перспектива без задника с одиноким велосипедистом, щебенка, дорожная проселочная пыль… Зато есть, где полежать без смокинга. В запруде под голыми по-весеннему деревьями снуют утки. К запруде ведет дорожка с надписью, за чей счет проведено благоустройство. Это по-американски. Утки не спеша, поднимаются по ступенькам, отряхиваются, не обращая на людей (то есть, на нас) никакого внимания. Могли бы и полетать, была бы охота. В таком пейзаже трудно не расслабиться. жизнь приняла идиллические формы, подсказывает сюжеты для надкроватных ковриков и картинок в духе Уолта Диснея.

Ричмонд не торопится, 103 место среди городов США. Как Ричмонд так угораздило. Американская черта – постоянный бег за успехом, но, имея столь славное прошлое, можно не спешить. Ричмонду есть, что вспомнить, он – ветеран, суета ему не к лицу. Это чувствуется, особенно в прозрачную апрельскую субботу. Долгим весенним вечером все происходит неспешно, посреди полного безлюдья. Никто никуда не идет, не едет, не переходит улицу, к домам неизбежно прилагаются люди (так принято считать), а их нет. Белесый свет можно нарезать и продавать по цене рыбного филе. Зато все памятники на месте и имеют подобающий вид. Они торжествуют. Мы прошлись под гарцующим Вашингтоном, заглянули в аллею с местными знаменитостями и просветителями. Обнаружили памятник какому-то врачу, согласитесь, такое встретишь нечасто. Медиков нужно вдохновлять не только страховыми начислениями. Памятник в честь избавления человечества от геморроя значил бы не меньше. Можно даже представить, как бы он выглядел, есть, что предъявить скептикам…

По дороге мы открыли для себя особняк генерала Ли – седого джентльмена с печальными глазами. Толстовский образ Михаила Кутузова разошелся по миру. Ноша истории тяжела. По крайней мере, так генерал Ли выглядит в кино, не слишком отличаясь от своего фотопортрета. В наш век кино доверяешь больше. Человек Голливуда не имеет недостатков, он положителен изначально и всеобъемлюще, так хочется верить и знать твердо. В этом правда кино. Я даже отстал, чтобы ощутить полноту момента и что-то такое почувствовать. Что именно, я так и не понял, но почувствовал и остался доволен.

Остановились у длиннющей лестницы, ведущей в Даун-таун, чуть спустились. Тут было пустынно, вверху – никого, а внизу – вообще… Сбоку на нас таращились сотни темных окон. Мы погрузились в зловещее молчаниие. Ничего особенного, но это как-то действовало. Сюрреализм какой-то. Далеко внизу, у пруда нас никто не ждал. Сзади был местный Капитолий. Мы устроились под ним и перевели дух. Когда бродишь вот так, не спеша, теряешь смысл, даже если его особо и не было. Мертвый сезон. Замершую пожарную часть часть мы миновали, опять же – закрытые двери суда, теперь – Капитолий… Кто-то же должен оставаться на месте, и поддерживать тлеющую жизнь в беспробудно здоровом городском теле…

Потом мы оказались у дома Президента Дэвиса, бывшей губернаторской резиденции. Сэр Дэвис обосновался здесь во время войны, дом стал штабом конфедератов. Теперь он плотно зажат современными строениями, любителю героики это может показаться несправедливым, реалист пожмет плечами. Хорошо, хоть так. От прошлого остался штырь возле входа с чугунной головой лошади, это – коновязь. Адъютанты и фельдъегеря, придерживая на боку саблю, спешили с донесениями. Тогда, а сейчас никого.

Но на обратном пути в гостиницу нам встретилась леди. Она не потерялась бы в густой толпе, но в пустынной улице ее явление было похоже на сказку. Женщины аспидного цвета не тратятся на пудру. Они знают, как произвести впечатление, не прибегая к интересной бледности. Зато помада и краски из тропической орнитологии доводили до восторга. Особенно была хороша яркая с блеском изумрудная зелень и вся гамма красного. Я приложил чудовищные усилия, чтобы не обернуться вслед. Не иначе, как сам Президент Дэвис благословил прабабушку этой дивной леди разгуливать по сумеречному Ричмонду и будить дремлющие тени. Она шла, потряхивая и позвякивая бусами, серьгами, браслетами, вообще амуницией, и выглядела на миллион долларов, а то и два. Не хочется прибегать к банальности, но как иначе? Зато правда…

Я провел рукой, нашел себя, и стал мыслить рационально. Ричмонд, как утверждают местные знатоки, склонен к мистике. Встретить привидение тут не большая редкость, и совсем не обязательно – белое, прозрачное и колеблющееся, как марлевая занавеска. В нашей гостинице, где пьянствовали и орали до утра, ничего такого не было. Молодчики распугали бы даже динозавров. Но здесь на бесплотной улице, съеденной апрельскими сумерками – почему не встретить? Самое место для Ричмонда. Многая ему лета…

На следующее утро мы немного прошлись. Было холодно и готовилось нечто хуже. Памятники вдоль Аллеи славы (название приблизительное, по памяти) напоминали о героической истории и, как нам показалось, о характере Ричмонда. Отчетливо это не проявлялось, но взгляд мизантропа еще никого не подводил, а утренняя погода к нему располагала. Не могу