— Что и привело вас к серьезным проблемам, — жестко напомнила я. — От поражения в Полтавской битве до создания шведской семьи. Про Карлсона вообще молчу…

— А это еще кто?

— Вам лучше не знать. Я стесняюсь рассказывать. Тот еще извращенец… Полетели ко мне на крышу, малыш, я лягу в кровать и как будто болею, а ты будешь меня лечить… Хорошо еще костюмчик медсестры ребенка надевать не заставил, гад…

— И фсе из-за крофяной колбасы?! — нервно засомневалась Кулимана. — Слышь, ты это, дефка, ты мне голофу не дури! Я тебя фсе рафно съем. Гофори, что делать, чтобы тебя прафильно запечь…

— Ну для начала нужно нормально протопить печь, выложить угли ровным слоем высотой в пять сантиметров и… — Я сделала вид, что задумалась. — Если не молитва Всевышнему, так уж как минимум вам надо привести себя в порядок.

— Чего?

— Татарка, запеченная в собственном соку, это праздничное, торжественное блюдо, — закатив глаза, терпеливо пояснила я. — К нему положено выходить нарядно одетой, наманикюренной, напедикюренной, с вымытой головой и чистыми намерениями!

— Сколько с фами сложностей-то. — Кулимана поскребла пятерней в затылке, выгребая горсть мха и мусора. — Может, проще тфоего мужчину было съесть или кота?

— Муж у меня спортсмен, весь на стероидах, есть его вредно, посадите почки, — без зазрения совести соврала я. — Кота, конечно, можно, он жирный, но маленький. Всего-то на раз-два куснуть. В общем, соглашайтесь на жареную татарку, не прогадаете. Я вам и голову помыть помогу.

— Ну, раз такое дело, чего на разгофоры фремя тратить, — рассеянно согласилась ведьма и, приказав кнехтам сторожить меня, ушла во двор за дровами.

— Все в порядке, — сказала я, наклонившись к люку. — Держу ситуацию под контролем.

— Продолжай в том же духе, деточка, у тебя действительно есть дар заговаривать зубы!

Я гордо улыбнулась. А то! Целый год студенческой практики по болтологии с педагогами на зачетах даром не проходит…

— Но будь осторожна, — тревожно предупредил меня муж.

— Постараюсь, милый, — ответила я и поспешно вскочила на ноги, услышав шаги возвращающейся Кулиманы. — Давайте сюда, помогу. — Я подхватила у нее из рук вязанку дров, быстро и неумело набивая ими печь. — Так, нужно два горшка воды вскипятить, чтобы потом как следует ополоснуть волосы. Где у вас вода? Тоже во дворе? Принесите-ка ведра два.

Кулимана уперла руки в бока и многозначительно посмотрела на меня. Взгляд ее говорил: «Я тебе что, дефка на побегушках?!»

— Поняла-поняла, сама принесу. У вас ведь за домом колодец, да? — И, не дожидаясь ответа, схватила грязное закопченное ведро и выскочила во двор. Надо шевелиться быстрее, а то эта дура и вправду решит со скуки съесть Алекса или кота.

К счастью, колодец там действительно был, и вода в нем тоже. Хотя за ним явно никто не ухаживал. Сруб почти весь сгнил, цепь проржавела, ворот вообще не работал…

После безуспешных попыток припахать к этому делу праздно слоняющихся кнехтов мне самой кое-как удалось достать ведро воды, и я, кряхтя, потащила его в избу. К моему ужасу, Кулимана уже сняла верхнюю одежду, оставшись в грязной нижней рубашке выше колен, и ждала меня, воодушевленно притоптывая ногами. От длинных желтых когтей (ногтями это назвать язык не поворачивается) на полу оставались глубокие царапины. Судя по серо-буро-малиновому с пятнами коричневого и зеленого цвету кожи, в бане она мылась еще до Рождества Христова. Это было самое отталкивающее зрелище из всех, что я видела. Она даже не дала мне толком нагреть воду, как села на лавочку и грозно потребовала:

— Мой! Целиком меня мой, заодно и постираемся.

— Сейчас вас вымою, а потом сама искупнусь, и все, восточные традиции соблюдены, можете запекать. Мне в печку, а вам с чистыми руками за стол.

— Халяль? — еще раз уточнила Кулимана.

— Воистину халяль, — нагло соврала я.

Старуха окунула голову в горшок с теплой водой, и я активно намылила ей волосы. Благо кусок хозяйственного мыла в избе каким-то чудом нашелся, а то не знаю, как бы выкрутилась, ведь импровизировала на ходу. Сколько паутины, репейника, сухих листьев и даже веток было у нее в волосах, вы не поверите! Даже одно заброшенное птичье гнездо откопалось, хорошо хоть пауки предусмотрительно разбежались, брр…

— Позвольте спросить, а почему такая умная женщина прозябает в лесу? Вы же могли сделать головокружительную карьеру в Швеции, — заговаривала я ей зубы, пока выбирала весь этот мусор. — В смысле всегда приятно прибрать к рукам еще немножко власти над миром…

— А что, думаешь, фозможно?

— Да запросто! Вам нужно только немного лоска добавить. Выглядеть как деловая женщина.

— Ты мне тут зря болтофню не разфоди! Как это, как делофая женщина?

— Сейчас покажу. Только волосы ополоснем.

Я взяла ухват и, подцепив им второй горшок с уже закипевшей водой, одним махом удачно надела его Кулимане на голову! Она даже не успела вякнуть.

— И-и-и-и-й-а-а-а-яй!!!!

От дикого вопля обваренной в лучших чувствах ведьмы кнехты у двери рассеялись как туман. Колдовство спало! Кулимана козой прыгала по горнице, пытаясь содрать горшок с головы. Я отважно сунула ей под ноги ухват, завалив старуху в угол, и, обжигая руки, постаралась нахлобучить горшок поглубже…

— А-а-а, ухи-ухи лопаются-я-я! Слофно меня ф барабан турецкий засунули-и-и! Ах ты халяльная татарка-а-а…

С вашего позволения и из соображений международной политкорректности, я опускаю длинный список плохо воспроизводимых шведских ругательств, из которых, как услужливо подсказал мне мой медальон-переводчик, самым мягким было «коза драная». Прервался он, только когда Кулимана, стряхнув меня, вскочила, поскользнулась на мыльной пене и хряпнулась горшком об печку! Удар был настолько силен, что пострадали все: и печь, и горшок, и голова Шведки…

Я, не теряя времени, бросилась к люку, выпуская Алекса, кота и кикимору из подвала.

— Передатчик заработал. Я уже вызвал подкрепление, — сказал мой муж, заключая меня в объятия. — Ты прелесть, милая, один на один с такой нечистью…