В новом заведении ему понравилось, языков изучали там аж четыре сразу, а платить за учение нужно было сущие пустяки. Правда, все остальные предметы на Викентия произвели странное впечатление. Например, философии здесь учили совсем не так, как в «кульке». Не нужно было читать учебники, где были указаны даты рождения и смерти великих мыслителей, а также названия произведений и их краткое содержание. Требовалось вгрызаться в суть и влезать в шкуру Фалеса, Парменида, Платона, Аристотеля, Декарта, Гегеля и прочих, дабы, в конце концов, уметь рассуждать точь-в-точь как они.

Колыхалов не был лучшим учеником ни Белякова, ни Рукавицына, ни Белевича — великих профессоров Высшей школы мудрости и веры. Он не входил в круг «элиты», которая состояла из студентов, умевших мыслить почти как Платон. Викентий старательно учил языки, за этим и приходил. Уже на втором курсе ему, как самому способному студенту в области филологии, предложили переводить большой труд современного английского богослова. Занимаясь этим переводом, он усовершенствовал свой письменный английский, чем был чрезвычайно доволен. Хотя денег ему в итоге не заплатили, несмотря на обещания. Бог с ними, с деньгами, подумал он, не держа зла на взбалмошную, капризную и алчную директрису вуза мадам Онежскую. Теперь он мог переводить любые тексты, не только богословские, к чему и приступил. Викентий устроился в небольшое издательство, и из-под его пера стали выходить переводные книги по психологии, кулинарии, эзотерике, экономике, «художка» и так далее, и тому подобное… Понятно, что, переводя произведения столь разноплановые, он никак не мог быть невеждой. Потом Викентий подумал, что и сам сможет сочинять не хуже, чем все эти англичане и американцы, мнившие себя великими учеными и писателями. И стал писать, не сомневаясь, что скоро его начнут издавать миллионными тиражами.

«Это все внешность, — думал Колыхалов с горечью. — У меня, как говорилось в одном замечательном фильме, «морда легковата». Но ведь внешний облик — не главное! Любая женщина почтет за честь составить мне пару. Неужели они этого не понимают? А как они могут понимать? Им, телевизионщикам, важна фактура-дура! А мне важно попасть на игру».

После того как Викентий узнал, что не прошел отборочный тур игры «2 + 1», он не пал духом и стал штурмовать редакцию шоу-программ канала «Невские берега». Сначала по телефону. Потом, когда АОН редакции начал сбрасывать его номер, он стал просачиваться в офис лично. Платя охранникам, уборщицам и прочим сотрудникам, которые могли его провести через кордоны. Когда стало понятно, что девушки в редакции ничего не решают, он нашел способ выйти на самого спонсора игры. В результате долгой полуторачасовой беседы спонсор — господин Арье — не только не вышвырнул Викентия из окна своего офиса, находившегося на втором этаже элитного особняка в центре города, но и позвонил генеральному директору «Невских берегов». «Для меня нет ничего невозможного, — подумал Колыхалов после этого. — Я умею убеждать людей. Я выберу самую крутую телку в этой программе. И выиграю главный приз. А кроме того, пост фактум напишу великую книгу. И пусть все философы мира, все писатели, все лауреаты содрогнутся от зависти!»

Прямой удар с разворотом удавался с трудом. А если говорить точнее, совсем не удавался. Еще бы, спарринг-партнер был на голову выше Янины. А попасть надо было как минимум в челюсть. Стало быть, угол подъема должен был составлять почти шестьдесят пять градусов, а то и больше! До такой растяжки портняжную мышцу она еще не довела. Вот и топталась на ковре, старательно избегая прямой атаки. А партнер — Левка Карелин, коллега-охранник — все понимал и посмеивался, изредка совершая пробные, небрежные удары. Он был неравнодушен к Яне и явно не собирался пластать ее перед публикой. Другое дело, где-нибудь в уединенном местечке и, конечно, не прямым ударом, а очень нежно и ласково… Наверное…

Наконец публика — охранники и телохранители фирмы «Коллегиум», пришедшие сегодня на специальную плановую тренировку, — заскучали, а инструктор взъярился и дунул в свисток.

— Лева, Яна, вашу мать! — заорал он. — Что за кадриль вы здесь устроили? Рапорта руководству дожидаетесь? Так это я мигом! Полетите, пташечки, завод сталелитейной продукции охранять! Самойленко, где прямой удар с разворотом? Карелин, а ты? Ходишь по ковру как хромая балерина. Па-де-де, плие и фуэте, мать твою… Кто после такого боя вам поверит, что вы охранники и телохранители? Вас самих от хулиганов охранять надо! Элитное подразделение, мать!.. Кравцов, Данауров, на ковер! И если вы мне такой же балет устроите, разгоню весь взвод к чертовой матери и новых наберу — из Псковской дивизии! А вы, инвалиды, сгиньте с глаз долой! Пока не отработаете жесткий спарринг, не возвращайтесь!..

— Не бери в голову, — сказал Карелин, когда они с Яной почти одновременно вышли из душевых. — Старик все равно знает, что лучше нас нету.

— Это в фирме нету, а где-нибудь наверняка есть, — сказала Яна, расчесывая непокорные волосы. — Я виновата, прости. Не освоила я еще этот прием, понимаешь? В прыжке я бы тебя достала, а любимый способ Ван Дамма мне как-то не по душе. А если уж совсем откровенно, по секрету, как другу, скажу: я далеко не все могу. Мне ж не восемнадцать, Левушка. Кости болят, мышцы не тянутся.

— Тю… — весело протянул Карелин. — Расплакалась бабка о приданом… Все ты можешь. Дойдет до дела, не такого бугая уложишь. Твоя проблема в том, что ты не умеешь понарошку работать, в игры играть. Я же видел, тебе было просто меня жалко. Не могла ты при всем желании хорошего человека по морде хрястнуть.

— Не могла, — сразу согласилась Яна. — Уж больно физиономия у хорошего человека была добродушная.

— В следующий раз я на тебя Карабасом-Барабасом смотреть буду, — засмеялся Левка. — Или маску Франкенштейна нацеплю.

— А вот насчет следующего раза — случится он не скоро, — сказала Яна. — Я в отпуск ухожу. На две недели.

— В разгар сезона? — поразился и расстроился Левка. — Левака где-то богатого срубила?

— Послушай, Карелин, — слегка разозлилась она. — Даже если это и так, неужели думаешь, я тебе сказала бы?

— Не сказала бы… Хотя могла. Ты же знаешь, я тебя никогда не подставлю. Ни перед начальством, ни перед кем…

— Знаю, знаю, — улыбнулась Яна и, встав на цыпочки, чмокнула приятеля в щеку. — Но имей в виду, я все-таки ухожу в отпуск. И никаких леваков.

— Жаль, — вздохнул он. — Я надеялся, что мы его с тобой вместе отгуляем. Осенью…

Яна опять постаралась взглянуть на «хорошего человека» одобрительно. Хотя «одобрительно» и «поощрительно» — легко и перепутать. Как, кстати, и случилось с Карелиным. Он уже давно и безбожно все путал. Отпуск свой она вовсе не собиралась проводить с ним. Для отпуска у Яны был лучший партнер — сын Ленька, ее радость, ее свет в окошке и, если уж на то пошло, ее единственный задушевный друг. Сколько было у школьников каникул в году — все она старалась быть с сыном вместе. Куда они только не наведывались, где только не побывали! Ездили и по турпутевкам, ходили и дикарями с рюкзаками и палаткой. На приволье тренировались.