— Почему не знаете?

Лашем нахмурился. Ее вопрос его явно озадачил.

— Мне же неизвестно, будет ли тот, кто займет мое место, столь же ответственным, как и я. Будут ли правильными его действия?

Хм, так вот в чем дело.

— Неужели вы все время поступаете правильно? — с ударением на «все» спросила Маргарет.

Он был настолько самоуверен, что даже не смутился, ни на миг.

— Да, миледи, вы угадали.

— Очень жаль, — пробормотала Маргарет, снова поворачиваясь к картине.

Она молчала и просто стояла, рассеянно глядя на полотно, тогда как в ее голове вертелись вопросы, и ей хотелось продолжить разговор. Через несколько мучительных мгновений девушка услышала, как герцог, кашлянув, хрипло произнес:

— Всего доброго, миледи, — и пошел прочь, прежде чем она успела повернуться и что-то сказать в ответ.

О чем он думал, затевая с ней разговор? А что она подумала о нем?

Хотя разговор получился вполне обычный, так, ничего особенного. Вот только когда он ее увидел стоящей перед полотном Тинторетто, ему показалось, что он призвал ее силой своего воображения. Странно, он до сих пор даже не догадывался о том, что у него столь сильное воображение. По крайней мере, она не имела ничего общего с теми дамами, которых он встречал в залах Национальной галереи.

Это было удивительно, он увидел ее там, куда никто из лондонского света обычно не ходил, разве только для того, чтобы себя показать и на других посмотреть. Она явно пришла сюда ни для того и ни для другого. Он, конечно, тоже оказался здесь с другой целью: художественная галерея стала для него своеобразным убежищем, он приходил сюда наблюдать, как смотрят не только на него, но и на картины.

Лашему понравилось то, как она говорила о живописи, красках и о даме на картине, и даже о том, что будет дальше с тушей убитого дракона. Их разговор так отличался от других разговоров, которые он обычно вел с кем-нибудь еще!

— Ваша светлость, — вдруг раздался женский голос.

Лашем обернулся, так как знал, что в галерее в одно время с ним вряд ли будет прогуливаться другой герцог.

— Добрый день, — поклонился он нескольким дамам, стоявшим чуть вдали. Он их всех узнал, хотя их имена вспомнить не мог.

Вперед вышла дама очень высокого роста — если он не ошибался, ее звали леди Дирвуд, — и приторно ему улыбнулась.

— Как я погляжу, ваша светлость, вы тоже поклонник живописи. — Леди Дирвуд кивнула назад, в сторону других дам. — Мы регулярно посещаем галерею, наносим визит раз в месяц, — Лашема покоробило ее шаблонное выражение, — для того, чтобы полюбоваться красотой картин и вдохновиться волшебной силой искусства. — Она наклонилась вперед, как будто признаваясь в чем-то глубоко сокровенном, а ему захотелось развернуться и бежать прочь. — Как видите, ваша светлость, мы все истинные ценители и любители живописи.

— Приятно слышать, — вежливо ответил Лашем. Черт его дернул прийти сюда именно сегодня! Впрочем, встреча с юной леди, которая подбивала его на совершение неблаговидных поступков, каких именно, он даже себе не представлял, была приятной. Кроме того, он повстречал здесь еще нескольких леди, которые что-то рисовали, но из скромности считали себя не художниками, а также «любителями живописи».

Но если бы он не пришел, то не услышал бы ее спорных и остроумных высказываний по поводу картины Тинторетто. Как же ему хотелось прогуляться вместе с ней по залам галереи, чтобы узнать ее мнение по поводу картин других мастеров, таких как Тициан, Рубенс, Клод! Если бы не опасение, что их прогулка вызовет двусмысленную реакцию если не у самой леди, то у других посетителей музея, которые увидят их вместе…

— Ваша светлость, вы сами не рисуете? — Неприятный голос леди Дирвуд резанул ему слух, нарушив ход его мыслей. Это было весьма кстати, глупо было мечтать о том, что могло бы быть. Увы, он не рисовал, хотя при желании спокойно мог бы заняться живописью.

— Нет, я лишь… — Лашем запнулся, ему не хотелось высказываться напыщенно и возвышенно, это вызвало бы насмешку у леди Маргарет. Хотя леди, с которыми он сейчас беседовал, восприняли бы с одинаковым восторгом как его увлечение живописью, так и его отсутствие. — Я люблю и ценю живопись.

Слова как бы повисли в воздухе.

«Чудесно, Лашем», — похвалил он себя за немногословность. Обычно он предпочитал хранить молчание, поддерживая разговор лишь по необходимости. Честно говоря, он боялся сказать что-нибудь такое, что выходило за рамки образа резонера, сноба и, разумеется, роли герцога.

Он по привычке говорил то, что от него ожидали услышать, те самые вежливые, обтекаемые слова, которые всегда были у него наготове.

— Точно так же, как и мы! — Леди Дирвуд едва не задохнулась от восторга. Она похлопала его по руке, при этом ее необъятной ширины юбка коснулась его ног. Это было настолько неприятно, что Лашем едва удержался, чтобы не отойти на шаг или два назад.

— Пожалуйста, ваша светлость, сделайте нам одолжение, присоединитесь к нашей группе любителей и ценителей живописи. Это будет такая честь!

«Скорее кошмар», — подумал про себя Лашем, подавая руку леди Дирвуд. Черт, при этом он едва не споткнулся о ее широченную юбку.

Маргарет не собиралась следить за лордом Лашемом, но он был настолько высок и величествен, что его просто невозможно было упустить из виду. Хотя он уходил все дальше и дальше, она все равно видела его краем глаза и, как ни странно, почти физически ощущала его присутствие. Каждый раз, когда она украдкой и как бы невзначай смотрела в его сторону, она видела его широкую спину — он ни разу не оглянулся назад. Он смотрел перед собой и, видимо, думать забыл о ней.

Не заметить его было невозможно: теперь он стал центром, большим и черным, среди букета ярких платьев дам, окруживших его со всех сторон. Впереди группы шла какая-то леди, энергично размахивающая руками, и все благоговейно расступались перед герцогом.

— Вы только взгляните, — сказала дама, висевшая на левой руке герцога. — Какая прелесть!

Это был невыразительный пейзаж с ничего не говорящими красками.

— При взгляде на эту прелесть у меня сжимается сердце, — продолжала изливать душу леди слева, как вспомнила Маргарет, по имени мисс Эдвардс. Играя в карты, мисс Эдвардс любила делать рискованно большие ставки, а в случае выигрыша тут же становилась крайне осторожной. Бедняжка кокетливо взмахивала ресницами, поглядывая на герцога со стороны слепого глаза, видимо, забыв, что он никак не мог видеть ее заигрываний.

Маргарет захотелось уколоть мисс Эдвардс, указав ей на ее промах, хотя та вряд ли стала бы ее благодарить. Тем не менее эта мысль развеселила Маргарет.

— Согласен, мисс Эдвардс, она пробуждает тоску, — отозвался Лашем в своем привычном, крайне сдержанном тоне, каким обычно разговаривал с людьми, особенно с дамами. Интересно, он когда-нибудь говорит нормальным человеческим языком? Боже, а что, если вот это и есть его обычный язык?