лице метались тусклые отсветы, человек пытался улыбнуться — не получилась улыбка.

— Радуешься, Нанду?

— Нет, что вы говорите… — смешался он. — Как можно радоваться чужой смерти…

Отец не сводил с него глаз, в глазах была горечь. Человек снова попытался улыбнуться, и снова не получилось.

— Ступай прочь! — Отец повернулся к нему спиной. — И не смей являться в мой дом, ступай, сту…

…Когда дверь притворилась, отец посмотрел в окно, вслед ушедшему.

Задумчиво, с жалостью следил он за уходившим в ночь, а бледные блики очажного огня все так же упрямо терлись о его спину, голову. Время шло…

ЛЕСНАЯ ОПУШКА

Взгляд Доменико вяло скользил по знакомым ломаным узорам тяжелого, к потолку подобравшегося ковра. Во дворе с утра кололи дрова, но резкие, короткие удары с размаху бившего топора лишь изредка проникали в его дремотное сознание. Лень было вставать, и, лежа лицом к стене, он поневоле разглядывал ковер. Хотелось пить. Потянулся к медному кувшинчику у изголовья, поднес к губам и скривился — теплой оказалась вода. Ногой скинул одеяло, поднялся. Босой прошел к окну. Внизу парень его лет рубил дрова. Да, можно было и его окликнуть, конечно, и велеть принести воды, но постеснялся — его лет был парень. Вернулся к постели, лениво потянулся за рубахой, но морил сон, и он одевался, не разлепляя век. Неохота было спускаться во двор, и снова выглянул из окна — к воротам шел Бибо. Обрадовался: не выносил старшего работника.

— Эй, Бибо!

— Чего тебе?

— Дай попить.

— Попить? — протянул Бибо, пытаясь увильнуть, и нашелся: — Эй, слышь, парень, снеси ему наверх свежей воды…

Парень всадил топор в здоровенный чурбак и побежал за кувшином.

Разом опротивело все. Нехотя спустился во двор — ни Бибо, ни парня там уже не было. Подошел к дровам, ухватился за топор, но, крепко всаженный, он не поддавался, поднатужился, рванул изо всех сил и отлетел вместе с ним, толкнув кого-то спиной. Обернулся — за спиной, нерешительно улыбался ему парень, прикрыв ладонью кувшин. Доменико тоже заулыбался и, перекинув топор в левую руку, правой поднес кувшин ко рту, однако не удержал — большой был кувшин. Приставил топор к ноге, обхватил прохладный глиняный сосуд всеми десятью пальцами и всласть напился, потом снова взялся за топор. Парень остерег:

— Ногу не покалечь.

Доменико задели его слова, но ничего похожего на насмешку в лице парня не заметил. Настроение все равно испортилось, и он равнодушно протянул ему топор.

Вышел за ворота, побрел по дороге, медленно шел, не спеша, раза два груженая арба обогнала. Брел, не думая, куда и зачем, не знал, чем заняться. По сторонам дороги, на полях и виноградниках, трудились крестьяне — пололи, мотыжили, утирали рукой взмокший лоб, на минуту-другую расправляли онемевшую спину и снова брались за мотыгу.

Да, правда — чужак!

А тот, укрывшись в тени на лесной опушке, подложив руку под голову и закрыв глаза, думал свою Думу.

Беглец испуганно вскочил было, но, увидев Доменико, успокоился.

— Это ты…

— Да, напугал?

— Нет, от неожиданности просто. Задумался и… Не знаешь, что это, Доменико?

— Лесная груша, дичок.

— Похожа на садовую.

— Да, полно ее в лесу, кислятина, есть нельзя.

— Почему же, на вкус ничего, хорошая.

— Вырастет в лесу хорошая, как же!

— А чего не вырастет, видишь — растет… К слову сказать, Доменико, нет на свете плохого дерева, плохого растения…

— Нет, говоришь? — Доменико подумал и вспомнил: — А вот папоротник, на кой он, какой от него прок?

— Дался тебе этот папоротник, — засмеялся Беглец, — чем он тебе мешает?

Доменико смутился, устремил взор в сторону селения — какой-то крестьянин, издали не разобрал кто, бил молотом, звук запоздало докатывался до опушки. Долго следил за ним, потом уставился на небо, сладко зевнул.

— Знаешь, если хорошо понаблюдать… Иной раз такое встретишь, не поверишь даже… Вообще-то… Может, и сам знаешь… кое-где удивительные хищники водятся…

— И у нас они есть — медведи, волки…

— Нет, я не о зверях, о хищных растениях говорю. — Беглец облизнул губы.

— Хищные растения?

— Да… растение, которое питается мухами, комарами и всякой мошкарой.

— Растение? — Доменико попутался улыбнуться.

— Да. — Беглец пришел в возбуждение. — Не веришь? Ты ничего на свете не видал и должен мне верить. — Он пристально всмотрелся в Доменико. — Обиделся?

— Нет!

— Ладно, Доменико, — Беглец опустил руку ему на колено. — Я не собирался тебя обижать, не думай, будто умом кичусь, похваляюсь, разве не видно, мне как раз ума и недостает, но я навидался, натерпелся тоже… Всю жизнь по свету маюсь, гонят, Доменико, враги донимают, никто меня не любит, да что там любить — только б не трогали, не замечали, жил бы себе тихо, понимаешь? Раньше не бывало со мной такого, а теперь все мерещится кто-то лютый, ярый, притаился за валуном, укрылся за деревом, подстерегает в кустах, ухмыляется злобно… С растениями тут связи никакой, понятно, нет… Впрочем, есть связь, как нет, — извелся я от вечного страха, покоя хочется, Доменико, и, если удается найти кров, надежно укрыться, и кусок хлеба есть, и вода, невольно умиротворяется душа, и, глядя на все — на деревья, траву, на всяких букашек, — отхожу сердцем, а когда эти растения обнаружил, хищные, расстроился очень… Много думал… Может, путано говорю, Доменико?

— Нет, отчего же.

— Потрясло меня, — Беглец махнул рукой. — Никогда бы не подумал, что растение станет хищником.

«Хоть бы прошел кто мимо, скучно как…» — помечтал Доменико.

— И, думаешь, только одно растение хищное? Их столько, и все разные… Слушаешь, Доменико?

— А?

— Слушаешь меня, говорю?

— Да.

— Вообще-то растения питаются воздухом и соками из земли. — Беглец успокоился и заговорил складно: — Корнями тянут из почвы соки, а через листья получают питание из воздуха. Но некоторые растения, если им не хватает пищи, делаются хищными. У одного из них — непентесом называется — на листьях кувшинообразный отросток появляется, Доменико, величиной с палец и даже с руку. Окраска яркая, и нектар выделяет. Залетит в него мошка — и конец ей, кувшинчик прикроется, скатится пойманная мошка по скользкой стенке на дно, в жидкость, и переварит ее растение.

— Правда? — Доменико не проявил особого удивления.

— Правда. И много еще таких растений, не схожи они меж собой — у одних листья выделяют клейкий сок, другие душат насекомое узкими змеистыми листьями, — словом, на разные лады устроены, но у каждого из них есть настоящий, довольно большой цветок, который не вмешивается в дела своих листьев, по крайней мере с виду кажется невинным, красивый цветок.