Агилар умер так быстро, что не успел даже проклясть своего убийцу. Тогда Хуан Лопес, чтобы доказать брату свою верность, принялся рубить уже мёртвому Жо Агилару голову. Мачете у него было затупившееся, поэтому пришлось повозиться. За этим занятием братьев и застала жена Агилара, Ремедиос. Была эта женщина быстрой на язык, поэтому успела дважды проклясть братьев-убийц, но третьего — решающего — раза, когда проклятье вступило бы в силу, Хуан Лопес ей не дал, расколов лоб Ремедиос тем же тупым мачете.

Следствие об убийстве супругов Агилар тянулось несколько месяцев, потому что свидетелей преступления не было, как не было и существенных улик, а к тому времени, когда у алькальда наконец появились достаточные основания для ареста братьев Лопесов, как раз началась война. В партизаны братья чиринго пойти не могли, не только потому, что люди их не любили, но и потому что алькальд тоже сражался на стороне красных, а значит, их в любой день могли повесить, так что вскоре они надели синюю униформу. У них уже несколько месяцев не было женщины, ведь даже местные проститутки презирали этих двоих и плевали на их следы, так что руки чиринго сами по себе тянулись к чёрному телу Тани, дрожа от истомчивой похоти, но они боялись убить Матео Сакраменто — лейтенант непременно бы их расстрелял. А братья очень любили жизнь, гораздо больше, чем женщин, разумно полагая, что была бы жизнь, а женщины рано или поздно на их долю найдутся. Быть может, поэтому они и доживут до глубокой старости, правда не в Каулукане, где родились и выросли, а в маленькой парагвайской деревушке, где никто не будет знать об их прошлом. И продажных женщин — да, будет у них в достатке. И духам супругов Агилар придётся годы и годы ходить за спинами этих чиринго, проклиная их, призывая на их головы болезни, беды и погибель — и всё напрасно. Видимо, правильно говорили про Лопесов, что они продали свои души дьяволу, иначе как объяснить их живучесть?

Однажды, после того как Тани вернули с очередного допроса, она долго и задумчиво смотрела на Матео, а потом сказала:

— Если случится так, что я не вернусь, не думай, что я тебя предала.

— А почему ты можешь не вернуться? — испугался Матео Сакраменто её слов, а ещё больше — грустного задумчивого вида, к которому, казалось бы, давно должен привыкнуть, но в этот раз было в нём что-то такое, от чего сердце его сжалось в дурном предчувствии.

— Ну, если не выдержу всего этого и улечу, — сказала она.

— Улетишь? Как так?

— Я ведь из племени ачибе. Женщины ачибе умеют превращаться в птиц.

— Здо́рово!

— Не очень.

— Почему? Ты же можешь улететь, когда захочешь. И потом, летать в небе, на свободе — это же…

— Я навсегда должна буду остаться птицей, понимаешь? Навсегда. Обратно в человека превратиться нельзя.

— Вот как… — хмыкнул Матео. — Да, это… не очень хорошо. Хотя птицей, наверное, быть тоже не так уж плохо. Особенно в эти времена. Никто не расстреляет тебя, нужно только держаться подальше от охотников. И война тебя никак не будет касаться. Лейтенант уже ничего не сможет тебе сделать, представляешь?

— Я вернусь на родину, в Африку! Ведь я её толком не видела — меня увезли, когда я была ещё совсем маленькая.

— Хотел бы я увидеть Африку. Должно быть, она очень красива.

— Конечно! И там нет ни войны, ни лейтенанта Бастиани, ни капрала, у которого вечно разит изо рта собакой; зато всегда много еды и добрых людей.

— Бастиани везде есть, — сказал Матео Сакраменто, и только потом подумал, что говорить этого не следовало, потому что эти слова ранят её. И он поторопился добавить: — Но в Африке их, пожалуй, действительно нет, потому что там много солнца.

— Если я не вернусь, не думай, что я тебя предала, — повторила она.

— Не буду, — обещал Матео Сакраменто.

— В Африке люди никогда не убивают друг друга, не причиняют боли и не испытывают ненависти, — заговорила Тани через несколько минут молчания. — Войн и преступлений там не бывает. Мужчины любят женщин, а женщины любят мужчин и рожают им детей. Мужчины мужественны и справедливы, а женщины красивы и нежны. В Африке всё очень просто и понятно, потому что людям нечего делить, нечему завидовать, не за что драться, они знают, что живут ради жизни, а не ради смерти. Ими правит мудрый король Альфредо VII, ему сто тридцать шесть лет, но он совсем ещё не старый, потому что в Африке люди живут и по два века. Его жена, королева Мирабель, прекрасна ликом и душой, люди зовут её матерью, и она им в самом деле как мать. Там много диковинных животных, каких здесь никогда не видывали, и птиц, которые совсем не боятся человека, берут пищу у него из рук и поют, сидя на плече, свои песни. А ещё люди разных племён умеют превращаться в животных и птиц, или даже в деревья и предметы, а у некоторых в головах растут прекрасные цветы, разные у женщин и у мужчин, и над ними кружат бабочки и колибри. В Африке никогда не бывает голода, еды всегда в достатке, а болезни хотя и случаются, но от них очень редко умирают, потому что природа добра к людям и даёт им всё необходимое для долгой и здоровой жизни. Умирая, многие не покидают мир насовсем, а становятся тем существом, в какое умели превращаться при жизни. Мой прапрадедушка — он был из племени асуна, — когда умер, стал песочными часами, и эти часы его правнуки передавали по наследству из семьи в семью; так его жизнь продолжилась и будет продолжаться, быть может, вечно.

— Да… — вздохнул Матео Сакраменто, когда Тани замолчала. — Хотел бы я пожить в Африке.

— Вот и моя мать ни за что не хотела уезжать, — подхватила Тани, — но отец, он был гуарани, уговорил её. Он сказал, что лишь утишит немного свою тоску по родине, повидается с братьями-сёстрами, и потом они вернутся обратно, чтобы прожить свои дни, сколько бы их ни было, на африканской земле. Только так не вышло, как они располагали, потому что через год мать умерла от какой-то хвори — в Африке она не привыкла болеть, её сердце не умело