Всем, кроме одного человека. Когда Аббан дошел до родного шатра, его окликнули через улицу, и он с отвращением взглянул на захромавшего к нему конкурента.

– Аббан, друг мой! – вскричал тот, хотя заявление было далеко от истины. – Я сразу признал твой кричащий женский наряд! Как подвигаются дела?

Аббан насупился, но воздержался от грубости. Амит асу Самере ам’Раджит ам’Маджах был даль’шарумом, то есть превосходил хаффита Аббана, как мужчина – женщину, а даль’шарум, хотя по закону и не имел права убить хаффита без основательной причины, на практике мог сделать это почти или полностью безнаказанно.

Именно поэтому Аббану приходилось притворяться, что повозок с добром, которые время от времени у него пропадали, не существовало вообще, и уж тем паче никто их не крал, хотя отлично знал, что они похищены людьми Амита.

Амит появился на рынке недавно. Песчаный демон прокусил ему икру, и рана загноилась. В конце концов у дама’тинг не осталось выхода – пришлось ампутировать ногу. Покалечиться, но не погибнуть в бою считалось немалым позором, но Амит сумел изловить демона до рассвета и тем обеспечил себе место в загробной жизни.

В отличие от Аббана, Амит с головы до ног закутывался в черное, как подобает воину; ночное покрывало неплотно облекало его шею. Он продолжал носить копье, используя его как трость, но сохраняя наточенным и угрожая им сразу, если кто досаждал.

Мужчина в черной одежде воина привлекал внимание на базаре, в вотчине женщин и хаффитов. Люди аккуратно обходили его, боясь приблизиться, так что Амит повязал под острие копья ярко-оранжевую ленту в знак своего купечества и для привлечения покупателей.

– А, мой дорогой друг Амит! – Аббан изобразил приветливость вкупе с искренним гостеприимством, которые отработал перед тысячами клиентов. – Клянусь Эверамом, я рад тебя видеть. Солнце светит ярче, когда ты рядом. Дела идут поистине неплохо! Благодарю, что спросил. Надеюсь, и твой шатер процветает?

– Конечно, конечно! – подхватил Амит, метая глазами молнии.

Он собирался продолжить, но заметил двух женщин, остановившихся перед Аббановой тележкой с фруктами.

– Сюда, достопочтенные матери! – позвал Амит. – Мой шатер через дорогу, а цены куда честнее! Кто вам милее – бездушный хаффит или тот, кто выстаивал ночью против полчищ демонов?

Ему редко отказывали после таких слов. Женщины развернулись и направились к шатру Амита. Амит презрительно улыбнулся Аббану. Он поступил так не в первый раз и, видимо, не в последний.

В рыночной разноголосице зашикали, и оба заозирались. Торговцы предупреждали о приближении дама. Купцы принялись прятать товары, которые запрещались законом Эведжана, – спиртные напитки и музыкальные инструменты. Даже Амит оглядел себя: нет ли при нем контрабанды.

Через несколько минут стало ясно, о ком речь. Группа най’дама – послушников в белых набедренных повязках, концы которых были переброшены через плечо, – прибирали с базара фрукты, мясо и хлеб. Ими командовал молодой клирик в полном белом наряде. Они не предлагали денег – никто и не смел потребовать. Дама бесчинствовали, как козлы в огороде, и ни один купец, ценивший свою шкуру, не рисковал возразить.

Помня отцовский урок, Аббан склонился столь низко, что испугался падения. Заметив это, Амит выбил навершием копья из-под него костыль и расхохотался, когда Аббан рухнул в грязь. Дама обернулся на шум, и Аббан, чувствуя тяжесть взора, уткнулся лбом в землю и заелозил, как пес. Амит, наоборот, почтительно кивнул дама и удостоился ответного кивка.

Через секунду дама двинулся прочь, но Аббан перехватил взгляд одного най’дама – костлявого мальчугана не старше двенадцати лет. Малец глянул на Амита, потом ухмыльнулся при виде коленопреклоненного Аббана, но затем заговорщически подмигнул и последовал за братьями.

И в этот миг, как нарочно, подоспел Пар’чин.

Вступать в переговоры, пресмыкаясь при этом в пыли, – последнее дело.

Арлен печально взглянул на Аббана. Он знал, что потеря лица ранит друга гораздо сильнее, чем плетка дама. Арлена восхищало в красийцах многое, но только не их обращение с женщинами и хаффитами. Никто не заслуживает такого позора.

Он отвернулся, уставился на тележку с барахлом, которой ни капли не интересовался, и смотрел на нее, пока Аббан не встал, помогая себе костылем. Когда тот выпрямился и отряхнулся, Арлен подвел Утреннего Ветра, как будто только что прибыл.

– Пар’чин! – воскликнул Аббан, словно и сам лишь сейчас заметил Арлена. – Рад тебя видеть, сын Джефа! Судя по навьюченному коню, путешествие прошло успешно?

Арлен вручил ему для осмотра вазу работы Дравази. На лице Аббана написалось обычное отвращение, которое возникало еще до того, как он изучал предмет. Он напомнил Арлену старого Хряка, лавочника из родного Тиббетс-Брука. Тот тоже никогда не выказывал заинтересованности, пока не завершится торг.

– Жаль, я надеялся на лучшее, – сказал Аббан, хотя ваза была красивее всего, что доводилось видеть Арлену в его шатре. – Вряд ли за нее дадут много.

– Избавь меня хоть раз от демонова дерьма, – ощерился Арлен. – Меня чуть не разорвали за эти поделки, и, если не заплатишь за них сполна, я отвезу их другому.

– Ты ранишь меня, сын Джефа! – возопил Аббан. – Ведь я же и дал тебе карты да объяснил, как добраться до сокровищ!

– Там полно странных демонов, – ответил Арлен. – Поэтому цена возросла.

– Странных демонов?

– Они похожи на чурки и оранжевые, как скалы. Не больше собаки, но их сотни.

– Глиняные демоны, – кивнул Аббан. – Баха кад’Эверам кишит ими.

– Ночь, ты знал? – вскричал Арлен. – Знал и не предупредил?

– Неужели я не сказал тебе о глиняных демонах?

– Нет, побери тебя Недра! – заорал тот. – У меня даже не нашлось от них подходящих меток!

Аббан побледнел.

– Что значит – не нашлось меток, Пар’чин? О глиняных демонах знают даже несмышленые дети!

– Возможно, если родились в проклятущей пустыне! – прорычал Арлен. – Я слышал то же самое в Герцогских Копях, когда меня чуть не растерзали снежные демоны! Назло тебе возьму и отвезу груз в Форт Райзон!

– О, это не понадобится, Пар’чин! – послышался голос.

Через улицу к ним заковылял даль’шарум. Незнакомый Арлену, но знакомый для него, оно и неудивительно. Большинство даль’шарумов как минимум слышали о Пар’чине, если не встречались с ним лично.

Само по себе слово «чин» означало «чужак», а в расхожем смысле считалось оскорблением, синонимом «трусу» и «слабаку». Хуже «хаффита». Однако слово «Пар’чин» переводилось как «храбрый чужак», и этого титула удостоился только Арлен – единственный землепашец, усвоивший обычаи Копья Пустыни и сражавшийся с даль’шарумами на алагай’шараке.