Сестра не солгала: он действительно очень хорош собой… если, конечно, вам нравится байроновский мрачный тип. Ей такие не нравились, она предпочитала светлокожих блондинов. Темные кудри Джереми небрежно падали на лоб из-под великолепного цилиндра, пронзительные серые глаза смотрели с надменным презрением. Это выражение она узнала мгновенно. Видимо, Джереми страшно зол, губы сжаты, подбородок с ямочкой вздернут над пышным галстуком, руки в перчатках уверенно держат поводья, всадник будто сросся с конем. Тело, с интересом отметила Мэгги, литое, как у местных кузнецов, обнаженные торсы которых восхищали ее, когда они подковывали лошадей отца…

Господи! Вот и еще одна плотская мысль!

Но ведь это Джерри! Она тряхнула головой. Нельзя же так думать о нем! Она много раз бросалась в него снежками, тыкала лицом в грязь… А теперь Джереми ехал под дубом, так близко, что она могла щелчком сбить с его головы цилиндр. Еще миг, и никакого сюрприза не получится.

Мэгги протянула руку, но, к несчастью, потеряла равновесие и соскользнула с ветки. Она отчаянно цеплялась за дерево, стараясь удержаться, однако сорвалась и полетела вниз…

Услышав крик и ощутив удар, Джереми сначала подумал, что это Пирс восстал из мертвых, чтобы поквитаться с ним за лишение сестры невинности и убийство его самого. Поэтому герцог повернулся в седле и попытался отшвырнуть противника, но тот крепко обхватил его за шею и старательно тянул за собой на землю.

Джереми не мог бы сказать, в какой момент осознал, что у нападающего локоны до плеч и женская грудь. Вероятно, когда они упали с лошади и покатились по траве, запутавшись в юбках, кринолине и фрачных фалдах. Он лежал сверху, уткнувшись лицом в ложбинку, разделявшую два весьма крупных плода, высвободившихся из оков лифа и теперь, несмотря на распростертую позу их владелицы, задорно рвущихся к солнцу. Вряд ли Пирс на том свете мог обрести нечто подобное.

Хотя ощущение было очень приятным, Джереми понимал, что если ему трудно дышать, то женщина под ним в результате их приземления должна лишиться чувств. Он поступил как джентльмен и, подняв голову, заглянул ей в лицо, чтобы узнать, не нуждается ли она в помощи… а встретил насмешливый взгляд странно знакомых карих глаз.

— Ах ты, дурень здоровый! — Голос с издевкой, но весьма приятный. — Ты взревел, словно раненый боров. Никогда такого не слыхивала.

Джереми на миг показалось, что перед ним действительно возник призрак. Только сверхъестественным вмешательством можно было объяснить, что создание, лежащее под ним, очень походило на его давнюю подружку и одновременно было вовсе не похоже на нее. И все-таки ему улыбалась Мэгги Герберт… Только Мэгги Герберт не задумываясь могла обозвать его дурнем и боровом. Хотя это уже не та Мэгги Герберт, которая измывалась над ним в детстве. Та Мэгги Герберт, когда он видел ее последний раз, была щербатой из-за выпавших молочных зубов, тощей, длинной, с болтающимися руками и ногами, она походила на новорожденного жеребенка, делающего первые шаги.

У этой Мэгги Герберт фигура маняще округлая, как у блестящей куртизанки, а Джереми знавал не одну из таких прелестниц. Никакой угловатости не осталось и в помине. Он мог бы поклясться, что ноги были отнюдь не тощими и голенастыми, бедра крепкие, упругие, женственные. Мэгги Герберт расцвела, стала, что называется, грудастой девицей, но обладала изящными запястьями и щиколотками, божественно тонкой талией, а потому выглядела несравненно лучше знакомых ему женщин. К тому же она явно не сознает, какой эффект производят ее формы на мужчину.

Только приглядевшись внимательно, он увидел, что Мэгги из его детства и эта девушка — один и тот же человек. Торчащие косички сменились водопадом каштановых волос, которые на фоне молодой травы казались почти черными, зубы стали ровными, белоснежными, но темные глаза сверкали знакомым блеском, добродушным без ехидства и проказливым без наивности. Рот, казавшийся ему в свое время слишком большим, теперь был соблазнительно пухлым и все же напоминал о прежней Мэгги, немилосердно его терзавшей. Той самой Мэгги, которой он не мог ответить тем же, потому что она девочка.

Став взрослой, Мэгги Герберт опять его переиграла, ибо он еще не встречал другой такой женщины, красивой и совершенно безразличной к его чарам.

— Ох! Видел бы ты сейчас выражение своего лица! Неописуемое, просто неописуемое! — хохотала она.

Приподнявшись на локтях, Джереми серьезно поинтересовался:

— Ты рехнулась? Не понимаешь, что могла себе шею свернуть?

— Оно бы того стоило, — с удовольствием отозвалась Мэгги, продолжая смеяться.

Джереми чувствовал, как содрогается под корсетом ее тело. Мэгги Герберт — и корсет! Никогда бы не подумал.

— И все-таки не стоит бросаться на людей, — сурово произнес он. — Ты могла повредить себе что-нибудь.

— Ты никогда не понимал шуток, и все твое изысканное образование этого не изменило.

Отбросив с лица волосы, Мэгги приподнялась на локтях, отчего лиф платья эффектно распахнулся, представив взгляду Джереми великолепное зрелище за кружевными чашечками корсета, от которого он не смог отвести восхищенных глаз и блаженно млел, хотя согласно приличиям ему давно бы уже полагалось встать.

Мэгги сразу заметила, что глаза у Джереми, которые она всегда считала бесцветными, вовсе не тусклые, а прозрачно-голубые с серебристыми искорками и обращены совсем не на ее лицо. Проследив направление его взгляда, девушка увидела, что оторвавшая пуговица играла существенную роль: без этой крошки ее грудь просто вываливалась из белого муслинового платья.

Внезапно Мэгги затопил какой-то поток противоречивых чувств. Она сознавала, что положение было одновременно смешным и ужасно неловким. Лежать с голой грудью перед герцогом Ролингзом! Что скажет ее мать? Да и во взгляде Джереми ничего шутливого. Если у нее еще оставались сомнения, изменился он или нет с их последней встречи, то выражение его лица их рассеяло. Никогда ранее она не видела у него такого лица…

По крайней мере когда он смотрел на нее.

Подобные взгляды она замечала у незнакомых мужчин. В них было восхищение и нечто такое, что можно назвать только… вожделением.

Вожделение?

У Джереми?

Значит, это уже не детская игра. Ее придавил к земле не мальчик, а двадцатилетний мужчина. Она женщина… ну, почти… и пора бы ему подняться, черт его возьми, пока кто-нибудь не появился или не выглянул из окон дома.

— Слезай с меня, — проворчала Мэгги. Она хотела повернуться, однако не удержалась на локтях и снова опрокинулась на траву, чем лишь увеличила непристойность позы. Зато это позволило ей стянуть расстегнувшийся лиф.

Джереми, которому доставляло удовольствие смущение Мэгги, как бы равнодушно заметил:

— Кажется, ты потеряла пуговицу, Мэгги.

— Думаешь, я не знаю, умник этакий? — буркнула она, избегая глядеть на него.