Он всё бродил как тень, не ел, не пил и не знал, что дальше делать.

Его зарегистрировали в лагере спасения, где за ним следили по необходимости.

Члены спасательной группы всё же находили под камнями маленьких детей, но одни были с серьезными и опасными для жизни травмами и через несколько часов умирали, другие умирали сразу после спасения, третьи вовсе не были похожи на детей, а имели вид только размозжённого куска мяса. И это обстоятельство всё ниже и ниже опускало руки всех, кто принимал участие и желал услышать хоть что-то радостное.

XIII

Прошло два дня…

Положение и обстоятельства не изменились: всё с таким же успехом продвигалась работа у развалин; всё также возле них ходил убитый горем Уильям Стивенс. Он не менял своего поста. Люди, которые работали там, были обеспокоены поведением этого человека. Посовещавшись между собой, они послали, в качестве представителя своего решения, одного добровольца поговорить с ним.

— Мистер Стивенс… — тихо сказал он, подходя сзади. Уильям обернулся к нему. Как же он изменился за эти два дня! Лицо его исхудало и сделалось землянисто-серого цвета, глаза потемнели и впали, окружённые тяжёлыми мешками. — Мистер Стивенс, давайте мы с вами поговорим, — предложил первый, пытаясь увлечь его с собой в другое место.

— Я никуда с вами не пойду! Оставьте меня в покое! — нервно возразил Стивенс.

— Послушайте, ведь нельзя ожидать здесь чуда целую вечность. Смиритесь с этим. Примите это как оно есть. И живите… Живите дальше.

— Жить?! Жить дальше с этим?! Как ты это себе представляешь? Объясни! — протестовал Уильям.

— Давайте сделаем так. Мы отправим вам домой. Находиться вам здесь более времени не пойдет на пользу никому. Ваши предложения о помощи мы рады принимать, но, учитывая операцию на руке, тяжёлый физический труд вам опасен. Швы могут разойтись. У нас и так врачи сутками не спят и медицинских препаратов у нас нет в излишке. Я это к тому, что мы не сможем каждый день вам по-новой проводить операции. Не шуточно. Пришла заявка на поиски из Сан-Антонио, на поиски вас и вашей семьи. Мы знаем, где ваш дом.

Вы не беспокойтесь: мы обеспечим вам дорогу, пищу и путевые издержки. Всё будет сделано в лучшем виде, — многообещающе доводил доброволец. — Давайте сделаем это!.. Там вы вылечитесь, отдохнёте, развеетесь, успокоитесь, возможно… Что скажете?

Уильям повернулся к нему спиной и посмотрел куда-то вдаль. После нескольких минут молчания, доброволец услышал ответ на его предложение.

— Знаешь, — произнёс Стивенс уже спокойным голосом, — говорят, что твой дом там, где твоя семья. А если моя семья под этими руинами, то и моё место здесь… А может моё место тоже под руинами… Не знаю… Оставь меня…

— Тогда крепись!.. — сказал доброволец, похлопав Уильяма по плечу, и, поняв, что не сможет его переубедить, пошёл назад.

Уильям опять остался один. Один в этой пустоши. Один со своей проблемой. Он не заметил, как стало кругом безлюдно. Все разошлись, увидя надвигающиеся черные дождевые тучи и не видя смысла продолжения поисков в таких условиях. Уильям Стивенс остался один на один с полным разрушением и природной стихией; один на один с самим собой; один на один с «великим присутствием». Визуально это «присутствие» невозможно было заметить, но можно было почувствовать сердцем. Уильям почувствовал и ужаснулся.

Начал лить дождь. Он с каждой минутой усиливался, но это ни чуть не пугало пострадавшего. Он не собирался прятаться, скрываться от дождя. Ему было всё равно: намочиться он или нет, вскроются ли раны под тяжестью мокрых бинтов или же этого не произойдет. Уильям не чувствовал ни дискомфорта, ни боли в травмированной области, но он чувствовал сильнейшую боль души. Она выла. Она стенала и разрывалась на куски.

В отчаянии Уильям бросился к груде камней и начал их расталкивать в разные стороны. Он хотел найти тех, кто остался под ними и были ему дороги. Но силы у него были уже не те… Острые выступы резали ему ладони. Руки не всегда могли поднять или оттолкнуть, поскольку скользили по мокрым булыжникам. Сам он был промокшим до нитки и не состоянии делать что-либо дальше. Уильям в бессилии упал на колени, устремив свой взгляд в серое, неприветливое небо, и дико завопил:

— Бог!!! Сделай же хоть что-нибудь!

Тут же он пал ниц, стал кричать, плакать, быть кулаками о землю. Но эти все усилия никак не сдвинули что-либо с мертвой точки. Наконец, он просто сдался. Он сдался. Горе ломало его гордость.

«А человек может довольно таки не всё, а ничего… Ничего… Ничего…»— осознал атеист.

Его крики были услышаны людьми из лагеря. Вскоре к нему послали двух крепких парней, чтобы они привели его обратно. Те послушно выполнили просьбу и долг, не смотря ни на погодную неприветливость, ни на состояние пути.

На следующий день Уильям проснулся в палатке с сильной головной болью и с вопросами, нарастающими как опухоль.

К чему я стремился? К чему так упорно шёл? Почему был так слеп? Как теперь быть? Как дальше жить? И стоит ли вообще жить?

Он вспомнил и о своих родителях, их слова, своё поведение, свои поступки, и груз на плечах утроился. Ему было очень тяжело сейчас. Его душа жаждала утешения, но нигде и никак не могла найти. Эта горечь повалила Уильяма снова на землю, снова на колени. Он плакал и каялся, просил у Господа веру, прощение и помощь, которые раньше презирал. Мольба не была многословной, но лилась из утомленного сердца.

Прошло около сорока минут и молитву раскаявшегося грешника прервали радостные крики:

— Вы должны это увидеть! Спешите сюда!

— О, это просто невероятно!

— Mas rapido! (с. исп. — Быстрее!)

Люди поспешили к указанному месту. Там вскоре собралась большая толпа. Разведав, что стряслось, кто-то смеялся, кто-то в восторге тихо лил слезы.

— Погодите! Погодите! — громким голосом пытался утихомирить хлынувшую толпу один из спасателей, который и нашёл этот предмет всеобщего удивления. — Прошу, не подходите близко! Нам нужен мистер Стивенс. Я знаю, что он должен быть где-то здесь. Кто-нибудь, помогите нам и приведите его.

Оказалось, что среди пришедших его не было, поэтому за ним послали в лагерь.

— О, мистер Стивенс! — воскликнула обрадованная находкой медсестра. Она нашла его в одной из палаток таким же, каким мы видели его в последний раз. — Мистер Стивенс, вас зовут. Вы непременно должны идти.

Лицо ее выражало огромную радость. А голос! Он свидетельствовал о великом.