отношениях была еще совсем ребенком.

В этот вечер, лежа в безупречно чистой и безжизненно стерильной больничной палате, Мери Мак-Элпайн выглядела еще более юной, чем обычно, а также, что и не удивительно, совсем больной. И без того бледная от природы кожа сейчас казалась совсем белой, а большие темные глаза, которые она открывала на мгновение и будто нехотя, были затуманены от боли.

Эта боль отразилась и в глазах Мак-Элпайна, когда он посмотрел на свою дочь, на ее перевязанную ногу, лежавшую поверх простыни.

Он наклонился и поцеловал дочь в лоб, потом сказал:

— Тебе надо хорошенько выспаться, дорогая. Спокойной ночи!

Она попыталась улыбнуться.

— После всех этих таблеток, что мне дали, я, конечно, засну… И еще, папа…

— Да, родная?

— Джонни не виноват… Я знаю, он не виноват. Это все из-за машины. Я точно знаю.

— Мы это выясним. Джейкобсон уже занялся машиной.

— Вот увидишь… Ты попросишь Джонни навестить меня?

— Только не сегодня, родная. Боюсь, что он тоже не совсем здоров…

— Он… он не…

— Нет, нет… Просто шок. — Мак-Элпайн улыбнулся. — И его напичкали такими же таблетками, что и тебя.

— Шок? У Джонни Харлоу шок? Не могу поверить! Он уже три раза был на волосок от смерти и тем не менее ни разу…

— Он видел, что с тобой произошло, моя родная. — Мак-Элпайн сжал руку дочери. — Я еще зайду сегодня, попозже.

Он вышел из палаты и направился в приемную. У дежурного столика врач разговаривал с сестрой.

— Скажите, это вы лечите мою дочь? — спросил Мак-Элпайн.

— Мистер Мак-Элпайн? Да, я. Доктор Шолле.

— У нее очень плохой вид.

— Никакой опасности нет, мистер Мак-Элпайн. Она просто находится под действием анестезии. Мы были вынуждены сделать это, чтобы уменьшить боль, понимаете?

— Понимаю. И как долго она…

— Две недели. Возможно, три. Не больше.

— Еще один вопрос, доктор Шолле. Почему вы не сделали ей вытяжение?

— Мне кажется, мистер Мак-Элпайн, что вы не из тех, кто боится правды…

— Почему вы не сделали ей вытяжение?

— Вытяжение, мистер Мак-Элпайн, применяют при переломе костей. А у вашей дочери левая лодыжка не просто сломана, она — как это по-английски — раздроблена, да, пожалуй, это то слово: раздроблена почти в порошок. Немедленная операция пользы не принесет. Придется соединять воедино только то, что осталось от кости.

— Значит, она никогда не сможет сгибать лодыжку? — Шолле утвердительно кивнул. — Вечная хромота? На всю жизнь?

— Вы можете созвать консилиум, мистер Мак-Элпайн. Пригласите лучшего ортопеда из Парижа. Вы имеете все права…

— Нет, не нужно. Мне все ясно, доктор.

— Я глубоко сожалею, мистер Мак-Элпайн. У вас прелестная дочь. Но я только хирург. А чудес на свете не бывает. К сожалению.

— Спасибо, доктор. Вы очень добры. Я зайду снова. Скажем, часа через два.

— Лучше не надо. Она должна проспать по крайней мере двенадцать часов. А возможно, и все шестнадцать.

Мак-Элпайн кивнул в знак согласия и вышел.

Даннет отодвинул тарелку, так и не притронувшись к еде, посмотрел на тарелку Мак-Элпайна, тоже нетронутую, и перевел взгляд на погруженного в свои мысли Мак-Элпайна.

— Оказывается, Джеймс, — сказал он, — ни один из нас в действительности не такой уж крепкий, как мы думали.

— Всему виною возраст, Алексис. Он догоняет нас во всем.

— Да, и, судя по всему, с большой скоростью. — Даннет придвинул к себе тарелку, горестно посмотрел на нее и снова отодвинул. — В конце концов, черт возьми, это лучше, чем ампутация.

— Вот именно. Вот именно. — Мак-Элпайн оттолкнул стул и поднялся. — Может быть, пройдемся, Алексис?

— Для аппетита? Не поможет. Во всяком случае мне.

— Мне — тоже. Я просто подумал: может быть, стоит взглянуть, не нашел ли Джейкобсон что-нибудь интересное?

Гараж был длинный и низкий, с застекленным потолком, ярко освещенный висячими лампами и удивительно чистый и ухоженный. Когда металлическая дверь со скрежетом открылась, они увидели, что Джейкобсон работал в дальнем углу, склонившись над искалеченным «коронадо» Харлоу. Он выпрямился, приподнял руку, показывая, что заметил появление Мак-Элпайна и Даннета, и снова вернулся к осмотру машины.

Даннет закрыл дверь и спокойно спросил:

— А где другие механики?

Мак-Элпайн ответил:

— Вам бы давно следовало знать: пострадавшими машинами Джейкобсон всегда занимается в одиночку. Он не доверяет другим механикам, Говорит, что они либо не замечают доказательства вины, либо уничтожают их своей неуклюжестью.

Они прошли вперед и стали молча следить за тем, как Джейкобсон возится с тормозной системой. За этим наблюдали не только они: прямо над ними, в открытом слуховом окне, невидимо для стоявших внизу, поблескивало что-то металлическое. Этот металлический предмет был ручной восьмимиллиметровой камерой, и державшие эту камеру руки были совершенно тверды. Это были руки Джонни Харлоу. Лицо его было так же бесстрастно, пак и тверды были его руки, — сосредоточенное, спокойное и внимательное. Это было лицо совершенно трезвого человека.

— Ну что? — спросил Мак-Элпайн.

Джейкобсон выпрямился и стал аккуратно потирать спину, которая его явно беспокоила.

— Ничего. Абсолютно ничего. Подвеска, тормоз, двигатель, передача, управление — все о’кей!

— Но управление…

— Разрыв протектора. Ничего другого случиться не могло. Все было еще в порядке, когда он выскочил перед машиной Джету. И не говорите мне, мистер Мак-Элпайн, что именно в эту секунду управление отказало. Совпадения, конечно, бывают, но такое было бы уж слишком.

— Значит, мы еще блуждаем в потемках? — спросил Даннет.

— Для меня лично все ясно как божий день. Водительский просчет! Старейшая из всех причин.

— Водительский просчет? — Даннет покачал головой. — Джонни Харлоу никогда в жизни не допускал водительских просчетов.

Джейкобсон улыбнулся, но глаза его смотрели холодно.

— Хотел бы я услышать, что думает об этом дух покойного Джету.

— Все эти разговоры ни к чему, — заметил Мак-Элпайн. — Пошли в гостиницу. Вы сегодня даже не поели, Джейкобсон. — Он взглянул на Даннета. — Думаю, что стаканчик на сон грядущий не помешает, а потом на минуту зайдем к Джонни.

— Напрасно потеряете время, сэр. К вашему приходу он уже будет совсем невменяем.

Мак-Элпайн внимательно посмотрел на Джейкобсона, потом, после долгой паузы, очень медленно сказал:

— Он все еще чемпион мира. Он все еще — Коронадо Номер Один!

— Ах, вот как!

— А вы хотите, чтобы было иначе?

Джейкобсон направился к умывальнику, стал мыть руки. Затем, не оборачиваясь, произнес:

— Вы здесь босс, мистер Мак-Элпайн.

Тот ничего не ответил.

Когда Джейкобсон вытер руки, все трое молча вышли из гаража, закрыв за собой тяжелую металлическую дверь.

Ухватившись за конек крыши в форме буквы «фау», Харлоу наблюдал, как эти трое удаляются по ярко освещенной главной дороге. Как только они свернули за угол и скрылись