— Э-э… подожди, постой, я просто сказал…

Слишком поздно.

Не проходит и нескольких дней, как воскресным утром меня будит телефонный звонок, точно ножом разрезающий утренний сон. Вначале, сняв трубку, я чувствую облегчение, так как мне снится, будто из-за ухода корейца и еще нескольких игроков, придерживающихся сходных с ним взглядов, мне придется самому выступать за свою команду по регби. Чешка, облаченная лишь в один длинный шарф, вращает над головой деревянную трещотку и энергично поддерживает команду противника, а в довершение всего два полицейских увозят меня на каталке в зону травмированных и отдают на попечение злобной школьной медсестры.

— Уилл?.. Я тебя не потревожил? Прости. Я просто переговорил с другими доверенными лицами, и твоя кандидатура их вполне устраивает. — Чарлз говорит исключительно добродушно и в то же время максимально деловым тоном. И я понимаю, что этому надо положить конец.

— Послушай, боюсь, тогда у тебя я немного перебрал…

— Не волнуйся, никто не обратил на это внимание. К тому же через неделю она уезжает. — Он разражается заливистым смехом.

Я сажусь и всматриваюсь в утренний сумрак.

— Заскочи ко мне на следующей неделе, лучше в среду — обсудим детали. Спланируем, так сказать, все необходимое. Ну, мне пора… значит, до среды. Будь здоров.

— Чарлз… послушай…

Однако к среде настроение у меня полностью меняется. Порой за короткое время может произойти масса событий, и в данном случае то ли по чистому совпадению, то ли намеренно так и случилось.

— Готов ехать? — Чарлз изумленно отрывает взгляд от своего ежедневника, наклоняется вперед и поправляет очки на носу, чтобы разобраться в причине необъяснимой смены моего настроения. — А мне показалось…

— Какой редкий шанс! Я счастлив, что мне выпала такая возможность. Это очень мило с твоей стороны, что ты вспомнил обо мне. Просто не терпится отправиться туда.

— Понимаю. Значит, ты представляешь себе, что такое Соломоновы острова? Знаешь, чего ожидать?

— Да, Соломоновы острова. Расположены на юге Тихого океана. — Я указываю рукой в неопределенном направлении, делая вид, что между нами расположена карта мира.

— Отлично. Вижу, ты навел кое-какие справки. И полагаю, знаешь, о чем идет речь.

— Конечно-конечно. Об оказании небольшой помощи, — осмеливаюсь заметить я.

— Ну да. А конкретнее, мы надеемся, что на вышеупомянутые средства тебе удастся разработать какой-нибудь местный проект, который сможет приносить доход жителям.

— Прекрасно. И когда мне отправляться?

— Я тоже хотел задать именно этот вопрос. То есть, наверное, тебе надо заранее поставить в известность руководство.

— Наверное… Думаю, в конце семестра. — До конца весеннего семестра оставалась неделя, и я не сомневался, что к его завершению мое заявление будет подписано.

Мы с Чарлзом пожали друг другу руки, и я оставил его в несколько ошарашенном состоянии, а сам отправился в химчистку.

Чарлз и не догадывался, что за те несколько дней, которые прошли между нашей встречей и телефонным разговором, приключилось нечто особенное — заставившее меня изменить свои взгляды.

То ли случайно, то ли в силу естественного стечения обстоятельств на меня обрушился целый шквал переживаний, сомнений и сожалений. И я понял, что, если ничего не предпринять, меня просто разорвет на части.

В понедельник утром, опаздывая на занятия, я чуть не задавил почтальона Джима.

— Привет, Джим. Все в порядке? — беззаботно осведомился я.

— Привет, Уилл. Опять куда-то торопишься? — Он улыбнулся, отстегнул эластичную ленту и вручил мне мою почту, не вылезая из канавы.

Я поблагодарил его, махнул ему рукой, и мне показалось, что он мне отвечает тем же.

Маневрируя по мокрому городу, я попытался зубами открыть три полученных конверта, застегнуть верхнюю пуговицу рубашки и одновременно завязать галстук. Целых три приглашения на свадьбы друзей. В обычной ситуации я бы с радостью посетил их, пожелал бы им счастья и выпил бы пару-тройку бокалов шампанского за дальнейшие совместные годы новобрачных. Однако, поскольку перспективы моей личной жизни в лице красотки Софи растворились вместе с выхлопными газами самолета, улетевшего в Тулузу, у меня эти приглашения не вызвали ничего, кроме раздражения.

«Ты меня окончательно довел», — заявила она. И по тому, как при этих словах Софи обращалась с наиболее хрупкими предметами в моем доме, я смог сделать вывод о том, что ей присуща неисправимая галльская эксцентричность. Несомненно, у нее были довольно веские причины для того, чтобы злиться на меня. Однако, к сожалению, мне так и не удалось выяснить, в чем именно они заключались — она говорила так быстро и так громко, что я мало что понимал.

Этот роман, как и многие другие, начинался бурно и стремительно, а затем все свелось к тому, что каждое утро мне приходилось дожидаться, когда она выйдет из ванной. Несомненно — готов это признать, — я не уделял ей необходимого внимания. Слишком погружался в мелочи школьной жизни и не понимал, что она отнюдь не разделяет мой энтузиазм. Ее достали мои поздние репетиции школьного спектакля и совершенно не интересовали бесконечные рассказы о таинственно исчезнувших футбольных кроссовках или новом блюде, придуманном Барри для школьной столовой. (Хотя следовало бы признать, что Барри обладает редким талантом.)

Софи изучала английский язык в университете, и многие обычаи и выходки моих соотечественников продолжали вызывать у нее интерес, хотя я воспринимал их как нечто само собой разумеющееся. По завершении рабочего дня или к выходным я мечтал лишь об отдыхе, желательно в постели. Мне совершенно не хотелось куда-либо идти, чтобы просто чего-нибудь «посмотреть». Я не испытывал никакого желания общаться с людьми, которые и так окружали меня каждый день. И ошибочно принимал летаргическую домовитость за здоровые взаимоотношения, лень за любовь, отсутствие взаимопонимания за обоюдную удовлетворенность.

Софи усердно пыталась выманить меня в мир, находящийся за пределами школы. Она устраивала общественные мероприятия, где я должен был присутствовать и вовремя улыбаться. Порой мне приходилось рассказывать анекдоты, подобающие собираемому обществу и предлагаемым обстоятельствам, что иногда даже вызывало смех и бурное веселье. Однако со временем мне стала надоедать роль шута горохового, и Софи, возмущенная моей инерцией, попыталась воодушевить меня сначала с помощью улащивания, а затем и угроз. Закончилось все тем, что она постоянно указывала, чем мне надлежит заняться. Однако это привело к противоположным результатам. Я закопался с головой в подушки, а когда вылез из них, ее уже и след простыл.

Да, я отлично понимал, почему она меня бросила, и утешал себя тем, что это произошло рано, а не поздно. Когда Софи хлопнула последней дверью, пришлось убеждать себя, что жизнь немалому меня научила, что я возмужал и в следующий раз все будет совершенно иначе. Однако, к сожалению, проверить свои предположения мне почему-то не удавалось.