Сквозь дым мы слышим, как они зовут медика. Все пытаются найти укрытие в грязи. Смотрю вверх и вижу, как ругается и извивается морпех, пытаясь выбраться из своего костюма химзащиты. На штанах спереди нет молнии. Нужно сначала отцепить подтяжки и стащить их с себя, что особенно непросто, если ты лежишь на боку. Это морпех из взвода Уокера, один из его самых близких друзей — тридцатилетний сержант Нэйтан Хеллер. С глубоко посаженными глазами, он — один из самых устрашающих морпехов во всем взводе, но Хеллер не устраивает представления, пытаясь прикрыть смехом свой страх. Он с трудом извлекает из штанов свой пенис, чтобы пописать, лежа на боку.

— Не хочу обоссаться, — бормочет уцелевший.

Все морпехи до войны прошли курс по боевому стрессу. Инструктор говорил, что двадцать пять процентов бойцов под обстрелом обычно теряют контроль над мочевым пузырем или кишечником. До начала военных действий многие бойцы попытались достать подгузники — не только для конфузных боевых инцидентов, но и на тот случай, если им по двое суток придется носить костюмы химзащиты после реальной атаки. Подгузники так и не доставили, поэтому они исступленно писают и испражняются при любой возможности.

Другой парень рядом со мной — еще один руководитель группы из роты «Мародер», двадцативосьмилетний сержант Леонард Лоуренс. Он пользуется примерно таким же уважением, как и Уокер. Спрашиваю его, какого черта мы здесь просто ждем, пока вокруг падают бомбы. Его ответ меня отрезвляет. Он говорит, что взвод вот-вот отправят на самоубийственную миссию.

— Наша работа — это как камикадзе входить в город и учитывать потери.

— А какие там потери? — без радости спрашиваю.

— Потери? Так их еще нет. Мы — сила реагирования для атаки через мост. Мы заходим в город во время боя, чтобы подобрать раненых.

Не знаю, почему, но сама идея ожидания потерь, которые еще только предстоят, поражает меня и кажется более жуткой, чем мысль о потерях реальных. Но все равно, несмотря на то, как здесь паршиво — у этого моста, под тяжелым огнем — это еще и будоражит. Почти презирал то, как сослуживцы кичились своими мотиваторами, как кричали «порви их», и с нетерпением рвались в бой. Но дело в том, что каждый раз, когда происходит взрыв, а ты после этого остаешься цел, это однозначно вызывает бурное чувство радости. А другая радость заключается в том, что мы бок о бок друг с другом переживаем одинаковый огромный страх: страх смерти. Как правило, смерть вытесняется за пределы того, чем мы занимаемся в гражданской жизни. Большинство людей сталкиваются со смертью в одиночку, если повезет — в окружении нескольких членов семьи. Здесь морпехи сталкиваются со смертью вместе, в свои юные годы. Если кому-то суждено погибнуть, это случится в окружении самых близких и дорогих друзей, которые, по убеждению человека, когда-либо у него будут.

Вокруг нас все так же рвутся мины, и я замечаю, как Бун роется в своем сухом пайке. Он достает пакетик карамелек и швыряет их в прямо в огонь. Для морпехов эти карамельки — почти что адский талисман. Несколько дней назад, когда мы ехали в Хамви, Бун увидел, как достаю сладости из своего сухого пайка. Его глаза загорелись, и он предложил мне обменять карамельки на пакет популярных сырных кренделей. Причины такой щедрости были непонятны. Думал, ему просто они очень нравятся, пока он не вышвырнул упаковку, которую только что выменял, через окно.

— В нашем Хамви нет места для Charms, — проинформировал Эдвардс, на редкость абсолютно серьезным голосом.

— Точно, — подтвердил Уокер. — Charms — это чертово невезение.

Над нами пролетает пара подоспевших тяжеловооруженных вертолетов морской пехоты, стреляя ракетами по близлежащей роще из пальмовых деревьев. Когда один из вертолетов выпускает противотанковую ракету BGM‑71 TOW, которая вздымает в деревьях огромный оранжевый огненный шар, морпехи роты «Мародёр» вскакивают на ноги и орут: «Порви их!»

Уже около шести часов мы прижаты к этому месту огнем, в ожидании предполагаемого штурма города «N». Но после заката планы меняются, и разведбатальон отзывают от моста на позицию в четырех километрах южнее города, посреди усыпанной мусором пустоши. Когда конвой останавливается, в относительной безопасности и на достаточном расстоянии от моста, морпехи разбредаются от машин в приподнятом настроении. Рота «Хаос» уложила как минимум десять иракцев на противоположном берегу реки от нашей позиции. Они подходят к нашей машине, чтобы развлечь его группу россказнями о бойне, которую учинили, особенно хвастаясь одним убийством — толстого федаина в ярко-оранжевой рубахе.

— Мы прямо изрешетили его нашими пулями 0.50 калибра, — энергично сказанул один.

Это не просто хвастовство. Когда морпехи говорят о насилии, которое учиняют, они испытывают почти головокружительный стыд, неловкое торжество от того, что совершили поступок, максимально табуированный обществом, и сделали это с разрешения государства.

— Ну что же, неплохо справились, — Уокер своему другу.

Эдвардс писает у дороги.

— Черт, спустил штаны, а оттуда пахнет горячим чл*ном. Тот самый потный запах немытых яиц… Как будто только что занимался грязным с*ксом с немытой чуркой.

Несмотря на простуду, тридцатиоднолетний сержант роты «Мародер» Райан Купер сбросил рубашку и протирает грудь детскими салфетками — каждый его мускул блестит в мерцающем свете горящей неподалеку нефти.

Купер не совсем вписывается в образ брутального мачо. Он читает всякие журналы для ухода за кожей и обрабатывает воском ноги и грудь. Другие бойцы подразделения называют его «Се*с-символом», а все потому, что он такой красивый.

— Если тебе кажется, что Купер — горячий парень, вовсе не значит, что ты — гей. Просто он — такой красивый, — предупреждал меня Эдвардс. — Мы все думаем, что он — кекси-мекси.

Морпехам говорят, что на рассвете они будут продвигаться на север через город «R», по шоссе, которое они нарекли «снайперским проездом». В полночь мы с Хеллером выкуриваем на двоих последнюю сигарету. Мы находим укрытие под днищем Хамви и лежим на спине, передавая друг другу сигарету.

— Мужик, у меня сегодня так скакало настроение, — говорит Хеллер. — Наверное, так обычно себя чувствуют женщины, когда из их них течет кетчуп.

Он очень волнуется из-за того, что через несколько часов придется ехать через город «R» и даже признается, что у него есть сомнения насчет того, стоило ли вообще приезжать в Ирак.