черной футболки выглядывают локти, покрытые корочками из-за того, что он упал с мотоцикла. Я наблюдаю за ним, пока он выезжает с подъездной дорожки, поворачивает направо и исчезает на улице.

— Привет, Лив, — зовет меня кто-то.

Оглядываюсь и вижу Марию Хофф, проходящую мимо, когда я вставляю наушники в уши.

Я ворчу и встаю в очередь с несколькими другими учениками, входящими в школу. Она просто добра ко мне, потому что пару дней назад ученица государственной школы совершила самоубийство. Эллисон Карпентер — сокращенно Элли. Все здесь, кажется, думают, что все гомосексуальные подростки знают друг друга, так что она, вероятно, думает, что я потеряла подругу.

Я слышала об Элли — маленький город и все такое — но не была с ней знакома. Но все равно то, что произошло, ужасно. И это случается слишком часто.

Но не для меня. Я почти закончила переживать. Осталось еще несколько месяцев.

Я вхожу через центральные двери и иду по коридору. «¿Que te gusta hacer? [2]» Повторяю за своим приложением. «¿Que te gusta hacer?» Я засовываю язык за зубы, пытаясь воссоздать звуки, соответствующие голосу в моем телефоне. «Te… gusta…? [3]»

Чертова Арасели. В следующий раз, когда одна из бывших девушек моих братьев назовет меня дерьмовой по-испански, я хотела бы понимать, что она говорит. Вероятно, мне уже следовало бы говорить на нем. Я ведь на четверть кубинка.

Или, может быть, на восьмую часть, не уверена точно. Единственное, чем гордится моя семья, — это еще одна четвертая или восьмая часть крови семинолов, которая удерживает нас на нашей земле.

Кровь, что также пригодилась, когда я подала заявление в Мэримаунт четыре года назад. Небольшое разнообразие хорошо смотрится в ежегодных отчетах школы, и даже немного снизило для меня стоимость обучения, когда я выиграла их стипендию.

Хотя, думаю, я не выигрывала ее. Я была единственной, кто подал заявку, но все же.

Я проношусь мимо своего шкафчика, заворачиваю за угол и толкаю дверь в женскую раздевалку.

«¿Cual es son tu pasatiempos? [4]» — повторяю я, открывая свой шкафчик и вешая рюкзак внутрь. Вытаскиваю школьную юбку и черное поло, разглаживаю складки и вешаю одежду на крючок, чувствуя, как девушки вокруг меня поворачиваются, чтобы быстро одеться и прикрыться.

Я давно поняла, еще до того, как мать Клэй и остальные члены школьного совета потратили более пятидесяти тысяч на полную реконструкцию душевых в раздевалке, чтобы предоставить нам всем частные кабинки «в интересах всех»: лучше всего просто придумать процедуру, которая как можно меньше ставила бы меня в такие ситуации. В дни тренировок я прихожу в школу в леггинсах и майке. Я переодеваюсь в кабинке туалета после школы перед тренировками. Потом я иду домой в своей грязной одежде и принимаю душ там.

«¿Cual es son tu pasatiempos?» — вновь повторяю я, стараясь не обращать внимания на взгляды, устремленные на меня, готовые доложить Отцу Макнилти, если я буду пялиться на их тела, как какая-нибудь гиперсексуальная извращенка.

Я стягиваю куртку и убираю телефон в передний карман леггинсов, прежде чем закрыть шкафчик.

«Tu pasa… [5]» — произношу я гласные про себя и направляюсь в тренажерный зал.

Уроки начинаются через час, но тренировки по лакроссу проходят по понедельникам и средам. Футбольная команда закончила на этот год, баскетбольная и бейсбольная команды занимаются по вторникам и четвергам, а команда по плаванию проводит большую часть своих тренировок в бассейне.

Кто-то появляется рядом со мной, когда я прохожу мимо душевых.

— Мятное печенье? — спрашивает Бекс и сует мне в лицо печенье, покрытое шоколадом.

Я хмурюсь, едва смотря на нее.

— Это не завтрак.

Конечно, я еще ничего не ела, но я вполне уверена, что лучше не есть ничего, чем какое-то дерьмо перед тренировкой.

— Бери. Это не может быть хуже пончиков. Я имею в виду, кто вообще решил, какую еду нужно есть на завтрак? — Бекс хватает два полотенца с подставки и бросает мне одно. — Может, ветчина не сочетается с яйцами. Может, в восьми печеньях находится то же количество углеводов, что и в стакане апельсинового сока. А может, хлопья придумали как ночное угощение, но какой-то умник решил: «Эй, это идеально подходит для завтрака, когда люди спешат».

Я приподнимаю бровь.

— Хлопья были изобретены, потому что Джон Харви Келлог верил, будто кукурузные хлопья остановят американцев от греха и мастурбации.

Ее смех быстро переходит в удушье, когда один кусочек идет не в то горло, и она кашляет, чтобы восстановить дыхание.

— О-откуда ты это знаешь? — все еще смеясь, спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Это действительно хорошая школа.

Ее грудь сотрясается, когда она начинает смеяться еще сильнее, а я хлопаю рукой по двери раздевалки.

— Идем, — поторапливаю я ее. — Мы уже опаздываем.

Тренер тоже не следит за временем. Последнее, что мне нужно этим утром, — это слишком раздражающий разговор с капитаном нашей команды. Я получила свою дозу прошлым вечером.

Направляясь в тренажерный зал, слышу, как звуки звона гантелей и падения тяжестей наполняют помещение. Я хватаю одно печенье Бекс и запихиваю его в рот. Она улыбается и поворачивает налево, бросая все еще наполовину заполненный пакет в мусорное ведро, пока я иду вперед, по центральному проходу, к эллипсу.

«¿Cual es son tu pasa…tiempos? [6]» — бормочу я себе под нос, ощущая на себе взгляды, но не смотрю в ответ: «¿Tiempos?»

Я запрыгиваю на тренажер, намеренно не поднимаю глаза, кроме как для того, чтобы проверить Бекс и посмотреть, как она поднимает несколько детских весов перед зеркалами. На самом деле она сделает всего три или четыре повторения, прежде чем начнет фотографироваться или с кем-то разговаривать. Время от времени с ней что-то происходит, и мне нравится быть уверенной, что я знаю, когда это случается.

Она была бы хорошей подругой, если бы у нас имелось что-то общее.

На данный момент мы наслаждаемся духом товарищества — тем типом друзей, которые идут навстречу друг другу, когда наших настоящих друзей нет рядом. Когда будет вечеринка и нам нужно с кем-то поговорить. Или с кем-нибудь пообедать.

Мы не созваниваемся и не пишем друг другу, но я рада, что у меня есть она и еще несколько людей с теми же убеждениями, которые делают это место немного более сносным. У Бекс есть деньги, но она не использует их в качестве щита, чтобы разбрасываться грязью, в отличие от Клэй Коллинз и ее друзей.

Спустя тридцать минут кардио и прохождения еще трех уроков испанского я перехожу к силовым тренажерам, настраиваю вес на сорок фунтов и опускаю штангу позади себя, разминая плечи.

— Пока еще не жарко, — слышу я, как кто-то говорит у меня за спиной. — Но это изменится.

Я нажимаю на наушники, чтобы начать следующее упражнение. Они выключились? Звука нет.

— Эти платья совсем не сексуальные, — отмечает Крисджен Конрой. — Я бы сожгла свое, если бы оно не считалось семейной реликвией.

— Семейная реликвия или нет, но я сожгу эту чертову вещь прежде, чем Джиджи Коллинз когда-нибудь попытается навязать его моей дочери.

Клэй. И это ужасное платье дебютантки, которое я бы с удовольствием сожгла для нее, но было так забавно видеть ее обездвиженной им прошлым вечером.

— Каллум сопровождает тебя? — спрашивает Эми Чандлер.

— Кто-то же должен.

Я слегка качаю головой, как будто это заглушит их голоса, снова постукивая по своим наушникам. Какого черта?

— Давай, — уговаривает Крисджен. — Ты нравишься ему.

— И ты