— Башня от башни отстоит на двести сажен, — бормотал он про себя, отмеривая длинными ногами расстояние снова и снова. — Всего башен, четырехугольных и круглых, тридцать восемь, каждая шириной девять-десять сажен, — значит, общая окружность крепости около мили…

Он остановился у самой большой башни «Орел», пытаясь подсчитать количество бойниц.

За этим занятием его застал Гилберт, тоже вышедший прогуляться.

— Эй, куманек! — довольно фамильярно окрикнул он кагана. — Не боитесь, что русские примут вас за шпиона? Вон тот бугай с бердышом уже подозрительно к вам приглядывается…

Капитан, обычно столь находчивый и властный, неожиданно смешался:

— Интересуюсь, да! Может, нам с вами придется эту крепость защищать?

Гилберт ухмыльнулся еще шире:

— Помилуйте, капитан, от кого? От поляков? Они вроде сейчас нападать на русских не собираются. Однако, думаю, гетман литовский Лев Сапега дорого бы дал за сведения о новой крепости.

— Не понимаю, о чем вы…

— Уж так и не понимаете? Полно, капитан! О чем вы перекинулись словечком с гетманом, когда мы собирались выезжать из Кракова? Неужели забыли, как за вами пришли его люди, когда мы закатили прощальную пирушку?

Маржере в ярости схватился за шпагу.

— Вот это не надо! — в притворном испуге взмахнул руками Гилберт. — Вы же сами говорили, что дуэли в России запрещены!

— При чем здесь дуэли? — хищно оскалил зубы Маржере, оглядываясь по сторонам, не видят ли их посторонние. — Я вас просто проткну, как тряпичную куклу…

— Полно, голубчик, — став серьезным, сказал Гилберт. — Вы думаете, только польские военачальники интересуются русскими секретами?

Маржере удивленно поднял брови:

— Вы хотите сказать, что…

— Вот именно. К польским грошам вы сможете прибавить звонкие английские шиллинги. Если, конечно, будете регулярно сообщать то, что сочтете полезным.

— Кому, не вам ли?

— Именно. Пока я рядом. Если же мне придется срочно отбыть, сообщу другой адрес.

— Однако какой вы негодяй! Русские взяли вас на службу, чтобы вы их защищали с оружием в руках, а вы…

— А что делать, куманек! — притворно вздохнул Гилберт. — Старость не за горами, и если сам не позаботишься о себе, придется околевать с голоду в придорожной канаве. Помните, наш студент перевел нам русскую поговорку. Как это? «Ласковый теленок трех коров сосет».

— Двух, Гилберт, только двух!

— А трех все же лучше!

И два пройдохи, расхохотавшись, обнялись за плечи, чтобы идти к гостевой избе, где ждал их Думбар с вожделенным жбаном меда.

…Все ближе и ближе Москва. Миновали город Можайск со стоящей рядом небольшой крепостью Борисов, являющейся миниатюрной копией смоленской. Последняя остановка — царская вотчина — Вяземы, где по повелению Бориса воздвигался новый великолепный собор.

Царское село Вяземы не случайно названо «порогом Москвы». Уже через несколько часов кавалькада путников въехала на Поклонную гору и смогла любоваться золотыми куполами церквей великого города, сверкающими как алмазы в царской короне.

Дьяк Власьев, поспешно выйдя из своей колымаги, осенил себя широким крестным знамением, повернувшись лицом к возвышающейся над Кремлем златоглавой колокольне Ивана Великого, затем отвесил поясной поклон, коснувшись правой рукой земли, и прошептал:

— Здравствуй, матушка-Москва!

Стоявший поодаль Маржере заметил слезы на щеках дьяка и вздохнул, невольно вспомнив свой родной Париж, где не был уже более пяти лет. Окинув еще раз панораму города, он негромко сказал стоящему рядом Гилберту:

— Москва, пожалуй, не уступит самым большим столицам мира.

Кортеж, возглавляемый Пожарским, начал спускаться с Поклонной горы. Миновали Дорогомиловскую ямскую слободу, переправившись через узкую в этом месте Москву-реку, мимо стен Саввинского монастыря поднялись к земляному валу, огороженному частоколом мощных бревен.

— Скородом![16] — не без торжественности указал на стены толмач. — Это значит — быстро выстроенная! Хотя еще называют Скородум. То есть быстро задуманная.

— Почему такое странное название? — не удержался от вопроса любознательный капитан.

— Эта крепостная стена вокруг Москвы была сооружена меньше чем за год, для защиты посадов от татарской конницы.

— Давно?

— В лето тысяча пятьсот девяносто первое. В тот год, когда преставился угличский царевич. Татары в очередной раз грозились напасть на Москву, вот Борис Федорович, тогдашний правитель при государе Федоре Иоанновиче, приказал построить.

— Конницу такая стена удержит, — прикидывая высоту вала частокола, заключил капитан. — Но от огненного боя сгорит.

— Это ведь только первая стена, — усмехнулся толмач. — Но она защищает город со всех сторон. Далее идет стена Белого города.[17]

— Белый город?

— Да, назван Белым потому, что стена сложена из белого известняка. Строил тот самый Федор Конь, которого мы видели в Смоленске. И это еще не все. К Кремлю примыкает Китай-город, и, наконец, сам Кремль, где царская резиденция и казна, огорожен тремя стенами. Он практически неприступен, потому что вдобавок с двух сторон его защищают реки Москва и Неглинная, а с третьей — глубокий ров. Впрочем, скоро увидите.

У Никитских двухарочных ворот с двумя высокими островерхими башнями движение замедлилось, поскольку проехать могли не более двух всадников одновременно. Под сводом ворот Маржере поднял голову и увидел массивные решетки, готовые опуститься в любую минуту.

За воротами проезд несколько расширился. Иноземцы жадно смотрели по сторонам, замечая за высокими деревянными заборами вычурные бочонки теремов богатых хозяев. Улица была вымощена брусом, поверх которого продольно постланы доски. Навстречу все чаще стали попадаться всадники, повозки, даже сани, и возничему колымаги Власьева пришлось пустить в дело тулумбас,[18] медным звоном заставлявший встречных уступать дорогу.

У высоких стен Белого города еще одна воротная башня с такими же массивными решетками. Стражники с алебардами, предупрежденные передовым отрядом, молча пропускали гостей. Богатые терема попадались все чаще.

— Здесь раньше, при Иване Грозном, стояли опричники, — показал толмач на высокие трехъярусные брусяные дома за мощным забором.

Внезапно улица окончилась, и за поворотом путники увидели широкий луг, а за ним высокую, с зубцами, красную стену с высокими башнями. За стеной едва виднелись зеленые крыши дворцов и купола церквей.