А что сейчас творится с Ириной Генриховной, изученной, казалось мужу, до мельчайших подробностей, сам черт не разберет. Вроде супруги Турецкие не ссорятся, вроде Александр Борисович с изменами давно завязал… И Нинка, успокоенная, что у родителей все в порядке, отбыла на отдых к бабушке в Юрмалу. А вот поди ж ты, Иринина многогранная личность обернулась к Турецкому совершенно новой, неожиданной стороной.

Началось все с этой стервы Надюшки… Да, да, Иринина подруга принадлежала к той категории закадычных подружек, которых недовольные мужья обычно метят наименованием стерв. Вот и эта — безбытная, бесполо одетая в широкие брюки и уродующий фигуру пиджак, вместо прически — три волосины, и те засаленные, пальцы пожелтели от сигарет, голос — громкий, безапелляционный… Своим безапелляционным голосом она провозгласила в один роковой вечер (дамские посиделки происходили на кухне, но Александр Борисович в соседней комнате различал каждое слово):

— А я, представляешь, Ир, записалась на курсы психологии. С Димкой в последнее время трудно стало, ну, ты меня понимаешь, совсем от рук отбился…

Ситуацию в семье Надюшки Александр Борисович представлял и поэтому от всей души, проявляя мужскую солидарность, желал ее несчастному сыну Димке окончательно отбиться от мамашиных рук. Мало того что Надюшка, руководствуясь своими представлениями о свободе, прогнала в свое время Димкиного отца, мужика смирного и работящего; мало того что со своими командировками и курортными похождениями в поисках «настоящей любви» надолго бросала ребенка дома одного; так она сейчас, когда Димка вырос и приобрел (скорее вопреки, чем благодаря матери) дефицитную, хорошо оплачиваемую специальность, высасывала всю его зарплату, беззастенчиво тратя ее на свои прихоти… на всякие курсы, чтоб им провалиться! Что еще в очередной раз придумала эта баба-яга?

— И ты представляешь, сколько я интересного узнала? Нет, ты не представляешь! Оказывается, у человека уйма побуждений, о которых он ничего не знает. Ну, просто не хочет себе признаваться, потому что считает эти желания запретными. Но все равно они прорываются и, если их не удовлетворить, доводят до невроза. Ну, невроз — это же болезнь современности! Неврозами страдает больше людей, чем гипертонией. Все мы несостоявшиеся невротики. Или…

— Или — что? — полуобморочно спросила Ирина. Примерно так, точнее Турецкий не расслышал: в отличие от Надюшки, супруга не любила повышать голос, делала это только на работе, в Гнесинке, и то по необходимости.

— Или — состоявшиеся невротики. Только и всего! Я тебе, Ира, крайне советую ознакомиться с основами психологии. Поверь, это жизненно необходимо. Лично я пришла к выводу, что десятки лет жила, как слепая. Зато теперь для меня открылись новые горизонты…

Ирина Генриховна снова лепетнула что-то, невнятное для Турецкого.

— Нет проблем! На курсы ходить никакой необходимости, знаю, со временем у тебя туго. Нам рекомендовали полезные книги, я кое-что уже купила, охотно поделюсь с тобой. Я знаю, как тебе нелегко с твоими оболтусами-студентами… и с твоим чурбаном… молчу, молчу! Лично я всегда считала, что он тебя не стоит. Как вы умудрились прожить вместе столько лет?

Александр Борисович сдвинул брови и оскалил зубы на манер японской маски, изображающей свирепого духа; благо видеть старшего помощника генпрокурора никто не мог. До чего же их, то бишь стерв, раздражает чужое семейное счастье! Из кожи своей проникотиненной готовы выскочить, чтобы разубедить подруг в том, что они счастливы, а если повезет, то и разрушить чужую семью. Причем мотивируя это, как всегда, наилучшими соображениями…

Надюшка горазда была обещать и не исполнять обещанное. Однако свое обещание относительно психологической литературы она сдержала. Квартиру Турецких заполонили книги, принесенные Надюшкой и — позднее — купленные самой Ириной, которая не на шутку заразилась Надюшкиным увлечением. То на кухне, то в ванной, то в сумке для продуктов Александр Борисович то и дело натыкался то на Берна, то на Карнеги, то на критику Карнеги, то на старину Фрейда, прародителя их всех, то — просто и мило — на учебник психиатрии для медвузов. Нет, только не надо думать, будто Турецкий считал психологию и психиатрию лженауками! Читывал он и «Психологию для криминалистов», и другие занятные книжицы, некоторые из них даже дома держал и, кстати, отметил, что жена добралась и до них… В сущности, самое разумное, что он мог сделать, — это поддерживать разговоры с женой на интересующую ее тему. Кое-что из своей практики он бы ей рассказал, а в ответ наверняка она бы с ним поделилась тем, чего он не знает. И в семье снова воцарился бы мир и покой.

Однако Турецкий избрал другую линию поведения, о которой вскоре пожалел, но инерция оказалась сильнее его. Он демонстративно кривился, натыкаясь на психолого-психиатрические книги. Когда Ирина начинала ему за ужином демонстрировать свои познания в этой области, он, перебивая ее, спрашивал, что нового в музучилище имени Гнесиных. Ирина дулась, замолкала. Секс помогал восстановить отношения, но лишь до следующей стычки. Кроме того, в рассерженном состоянии Ирина неохотно поддавалась на заигрывания мужа, а это уже никуда не годилось…

«Почему я так поступаю?» — спрашивал себя Александр Борисович. И в который раз отвечал: из-за Надюшки. Для ответа на этот вопрос не надо было иметь кандидатскую степень по психологии. Глупо, но это так. Сами по себе психология с психиатрией его не раздражали, но от Надюшки, он уверен, не могло исходить ничего хорошего.

Но однажды он не выдержал и спросил у Ирины, зачем ей вся эта мутота нужна? Ответ поразил его.

— Глупый, — ответила жена, — чтобы быть ближе к тебе. К твоим заботам.

Такой ответ стоил много. И при чем здесь стерва Надюшка?..

— Марочка, тебе чего — шампанского? — спросил Бутраков, точно официант склоняясь над ней с наброшенным на руку полотенцем.

— Ну его, это шампанское, Боря, — улыбнулась Маргарита Николаевна, погруженная в пуф современной формы, напоминающий полупустой мешок с сыпучим содержимым. — Лучше красного вина.

— Отлично! Тогда нам обоим.

Бутраков, возглавлявший одну из первых в стране нефтяных компаний, имел возможность водить жену в ресторан каждый день. Но предпочитал устраивать праздники на дому: никого, только ты и я, одни во всей вселенной. Предпочитал, разогнав домработниц, прислуживать за столом, проявляя галантность в отношении любимой женщины. Только готовил изысканные блюда, разумеется, не он, а повар — худощавый представительный мужчина с усиками-щеточкой, который в белом халате и колпаке выглядел хирургом, а в элегантном сером костюме — искусствоведом. Повар стажировался в парижском ресторане «У Максима», репутация которого не требует лишних слов; во всем, что касается эксклюзивной еды, на него можно было положиться. А вот подбор вина повару не доверялся — в роли сомелье Бутраков предпочитал выступать опять-таки сам. Ну и выслушивать пожелания жены, естественно.

Слегка откинув голову, Маргарита вбирала ртом восхитительные капли красного вина, а глазами — Бутракова, который, отложив на край стола полотенце, а вместе с ним — имидж официанта, незаметно очутился на соседнем с ней мешотчатом пуфике. Внешность у Бутракова не сказать чтобы притязательная: прямо скажем, не герой-любовник. Толстый, абсолютно лысый, без единого волоска на голове. Даже глаза какие-то лысые, без бровей, с малозаметными поросячьими ресницами. Нос — лежачая картофелина, состоящая из трех долек. А тем не менее, судя по интернет-опросам, входит в десятку самых привлекательных мужчин России. Маргарита Николаевна готова предположить, что привлекает в нем этих обездоленных женщин, подавших за него голоса: мечта о настоящем мужике. Большом, хозяйственном, слегка неотесанном — в русском мужике это не порок, — зато надежном. И ласковом. Даже его фамилия соответствует его сути: некрасивая, но крепкая и, тем самым, притягательная… И как ни смешно, они правы. Маргарита Ганичева не думала об этих его качествах, когда она, глава имеющей солидную репутацию фирмы, выходила за него замуж: думалось, для них обоих это будет брак по расчету. Оказалось, все не так просто… И пускай они, по привычке и для удобства, живут большей частью раздельно (бизнес, бизнес, круглосуточные хлопоты, что поделать!), зато их встречи исполнены значения. Бутраков на шестнадцать лет старше ее, однако руки у него молодые. Эти с перетяжками, пухлые, жиром налившиеся в сосиски пальцы умеют так нежно прикасаться к щекам, так требовательно теребить груди, так властно разводить бедра…