Когда юэчжи отступили на запад под натиском хунну, ничто больше не препятствовало объединению верховых кочевников с севера и кочевников-скотоводов с Тибета, они постоянно совершали набеги и угоняли скот с приграничной китайской территории. Для Китая жизненно важным стало «отрубить татарам правую руку» и продвинуть длинную линию своих форпостов на запад, чтобы отсечь два кочевых племени друг от друга. Приблизительно в 136 году до н. э. всемирно известный путешественник Чжан Цзян совершил свои первые открытия на Западе, поскольку нам известно, что через некоторое время после того, как правитель Юэчжи лишился головы, этот бесстрашный искатель приключений решил добровольно взять на себя дипломатическую миссию и отправился на поиски изгнанных со своей земли народов. По пути он был схвачен и провел в заключении десять лет. Воспользовавшись тем, что народ усунь сбросил с себя оковы зависимости от хунну, Чжан Цзян совершил побег в современный Коканд, в то время это было государство, жители которого вели оседлый образ жизни и не имели ничего общего с кочевниками. Отсюда Чжан Цзян через Самарканд перебрался в страну, которая теперь известна как Афганистан, а в то время являлась местом обитания юэчжей, за ним располагались территории парфян. Чжан Цзян обнаружил, что Юэчжи правит вдова правителя, а племя тохаров с Памира – народ, подобный кокандцам, – уже платит ей дань. Чжан Цзяну не удалось склонить юэчжей к заключению союза с Китаем, он провел год среди тохаров и снова был схвачен хунну при попытке вернуться в Китай по дороге Хотан – Лобнор. После двухлетнего заключения Чжан Цзяну удалось вернуться домой. Он рассказал императору о тех местах, где ему довелось побывать, и том, что он слышал об Индии, Парфии и т. д. Китайские авторы отмечают, что в то время еще ничего не было известно о природе буддизма. Живя среди тохаров, Чжан Цзян заметил, что люди пользуются некоторыми предметами китайского производства, пришедшими через Индию. Чжан Цзян считал, что лучше всего избегать Тибетских гор, где есть риск попасть в плен к западным хунну, живущим возле озера Лобнор, и племен с озера Кукунор, а двигаться непосредственно в Индию через современную провинцию Сычуань – как до сегодняшнего дня делают путешественники. Император назначил Чжан Цзяна начальником отряда, который должен был проложить путь в Индию, однако выяснилось, что пройти через территорию современной провинции Юньнань, на которой в то время располагалось множество мелких царств, невозможно. Тогда Чжан Цзян стал проводником китайской армии. Кроме того, император из Кульджи направил его в качестве посла к усуням. Целью дипломатической миссии было убедить это племя вернуть себе свою древнюю территорию к северу от Лобнора и заключить с Китаем союз против хунну. Чжан Цзян находился с китайской армией в 121 году до н. э., когда «была отрублена правая рука», и, судя по всему, до самой своей смерти, последовавшей один-два года спустя, руководил миссиями, отправленными к кокандцам, тохарам, самаркандцам и юэчжам. Позднее посольства были направлены в Парфию, Индию и другие государства, которые сейчас назвать сложно, известно лишь, что они принадлежали к числу трансоксианских. Возможно, среди них была и Кэрия. Это привело Китай к войне с Кокандом и к стычкам с хунну за обладание современным Харашаром. Впрочем, наша цель состоит в том, чтобы показать, каким образом в то время и позднее татары служили своеобразным «проводником», по которому ранний буддизм пришел в Китай. Весной 120 года до н. э. против хунну была организована крупномасштабная экспедиция. По совету одного из перебежчиков – туркестанских беков, или джабгу, – нашедших приют при дворе шаньюя, хунну отступили к северу пустыни (Такла-Макан) в направлении реки Керулон. Узнав, что китайцы решили пересечь пустыню, шаньюй отправил женщин и тяжелую поклажу в безопасное и отдаленное место, а сам с лучшими из своих воинов стал ожидать нападения китайцев. Он придерживался той же стратегии, что и скифы, о которых рассказывал Геродот: скифы отправили самых быстрых всадников навстречу персам в место, расположенное в трех днях пути от Дуная. Хунну ждал сокрушительный разгром, шаньюю едва удалось спастись при помощи нескольких конных воинов. Хунну был нанесен серьезный удар, на протяжении некоторого времени местонахождение шаньюя было неизвестно, и у руля государства встал его родственник – правый лули-князь. В этом случае мы можем говорить о том, что китайское войско дошло до современного Улан-Батора, который стал резиденцией главы буддистов. Кроме того, китайцы оставили документальные свидетельства своей доблести – письмена, высеченные на скале к северу от плато Ордос, близ места, отмеченного на современных картах как Кара-Нарин: как мы вскоре увидим, в конце XIX столетия близ реки Орхон русские обнаружили трехъязычную каменную скрижаль, рассказывающую о событиях из тюркской истории семь или восемь столетий спустя. После этой крупной военной кампании хунну утратили власть над территорией к югу от пустыни. Район Алашань к западу от Желтой реки был включен в состав Китайской империи. Полмиллиона поселенцев-земледельцев были отправлены к западным границам, чтобы удержать завоеванные земли. За год народ хунну потерял 90 000 человек, но и Китай понес существенные потери – около 25 000 человек и 100 000 лошадей. По совету бека-перебежчика (который в прошлом занимал пост в Китае) шаньюй запросил мира, и перед имперским советом встала трудная задача: упрочить ли свое положение, полностью разгромив и покорив врага, или же рассмотреть его мирные предложения. Наконец советники сочли, что прежний курс был наиболее верным, и направили к хунну посла с требованием покориться. Шаньюй был так разгневан этим предложением, что заключил в тюрьму не только этого посла, но и ряд других посланников, прибывших ранее. Число заключенных соответствовало числу татарских сановников, которые после поражения хунну решили остаться в Китае. Китайцы стали готовить очередную крупномасштабную военную кампанию, но тут скончался величайший полководец Китая и экспедиция была сорвана. Три года спустя умер Ичисйе, в 114 году до н. э. на трон взошел его сын Увэй.

Как раз в это время китайский император готовился совершить поездку по своей империи. Кроме того, он был поглощен присоединением к Китаю двух государств, которые теперь входят в состав Китая под названиями Кантон и Фучжоу. По этим причинам он не уделял достаточно внимания северным соседям. Три года спустя, когда два этих прибрежных южных государства покорились империи, император выступил в поход, дошел до Алашаньского хребта и произвел смотр 150-тысячной кавалерии. Войско должно было придать вес дипломатическим переговорам, которые намеревался инициировать император. Подобно тому как впоследствии римские послы, направленные к Аттиле, а также Рубрук на пути в Каракорум, китайский посол, отправленный для ведения переговоров, отказался обсуждать с мелкими чиновниками цель своей миссии, потребовав присутствия самого шаньюя, – переговоры должны были проходить близ Улан-Батора или Каракорума. Здесь посол принялся восхвалять доблесть китайских войск, одержавших убедительную победу на юге, и призвал татарского монарха выступить в поход и сразиться с китайским императором, поджидавшим его на границе. В ответ шаньюй заключил посла под стражу и велел обезглавить придворного, сообщившего о прибытии китайского посланника. Позднее китайского посла направили на унизительные работы в окрестностях озера Байкал. Шаньюй не рискнул отправиться на юг через пустыню: вместо этого он предпочел дать отдых войску и лошадям и подождать более благоприятного момента. Тем временем он направил искушенных в дипломатии придворных к китайскому императору, чтобы потянуть время. Китайцы, со своей стороны, также отправили в Татарию своих шпионов под личиной дипломатов, они должны были сообщать об обстановке в Татарии. Этим послам позволено было войти в шатер шаньюя только после того, как они, согласно местному этикету, зачернили лица и оставили у входа свои посольские жезлы. (Здесь прослеживается аналогия с процедурой «очищения огнем», через которую пришлось пройти Зимарху, послу Юстиниана II, прежде чем ему позволили войти в шатер тюркского кагана Истеми-хана, или Дизавула.) Между тем энергичный император Уди отправился с завоевательным походом на Корею, и внимание его всецело было поглощено этими интригами, которые в конце концов привели к упомянутой выше войне с Кокандом. Теперь китайские форпосты располагались уже близ современного хребта Тарбагатай (который принадлежал хунну), а также вдоль северных и южных дорог в Кашгар и Ярканд. Китайцы направили в Татарию еще одного посла – он должен был выяснить, намерен ли шаньюй выполнить свое обещание и официально объявить себя вассалом. Этот посол, однако, вынужден был проводить переговоры рядом с шатром шаньюя из-за несоблюдения предписанного этикета. Шаньюй готов был принять дары – принцесс, шелк и прочее, но не согласился отправить к китайскому императору заложников в качестве гарантии соблюдения мирного договора. Подобно Аттиле в Европе, шаньюй заявил, что желает вести переговоры лишь с посланниками самого высокого ранга. Он также заявил, что собирается придерживаться политики возмездия за нанесенные оскорбления: короче говоря, «do ut des»[2]и «око за око» – это были единственные условия, на которых шаньюй соглашался строить отношения. В то же время он щедро расточал ничего не стоящие ему любезности и выражал горячее желание встретиться с императором лицом к лицу и заключить с ним союз. Однако вместе с этим он на всякий случай удерживал при себе китайских послов, которые до некоторой степени гарантировали его личную безопасность, а также совершал набеги на китайскую границу всякий раз, когда представлялась благоприятная возможность.