Озадаченную Фанни одновременно привлекала и отталкивала эта неожиданная перспектива. Она сомневалась, что один человек может целиком и полностью принадлежать другому человеку, как того требовала Каро. Но если уж Каролина настаивает, очевидно, будет разумнее с ней согласиться.

Кроме того, Фанни весьма польстило то обстоятельство, что эта странная девочка так сильно в ней нуждается. С того дня, как умер отец, ее собственная семья потеряла к ней всякий интерес, и мачеха весьма недвусмысленно давала ей понять, что Фанни не вписывается в ее личные планы на будущее.

— В конце концов, ведь мы с тобой кузины, — сказала Каролина, — хотя я и не знаю, близкие или дальние. У меня целая куча кузин, и совершенно невозможно их всех разыскать — я имею в виду наши с ними родственные связи на генеалогическом древе. Но большинства из них я не выношу: такие ужасные дуры! Например, Хэрриет Кэвендиш обожает распускать сплетни и часами сидит за своим дурацким вязанием, вышиванием, ну и все в таком духе. Надеюсь, мы с тобой будем совсем другими кузинами.

— Я… я бы хотела этого, — тихо сказала Фанни.

— Тогда ты должна дать клятву Руфи. Это необходимо. Повторяй за мной: «Твой народ станет моим народом, и твой Бог — моим Богом».

Фанни послушно повторила слова клятвы.

— А этого нет в Библии, но я решила, что так будет еще лучше. Повторяй: «Я, Фанни, буду верна тебе, Каролина, ты будешь первой для меня после Господа, и никто и никогда не займет твое место в моем сердце».

Каролина выглядела довольной: Фанни, хоть и без особой охоты, но все же выполнила ее желание.

— Вообще-то ты должна была произнести эту клятву, стоя на коленях, — добавила она.

— О нет!

— Ну ладно, я сразу не подумала об этом, а такую клятву можно дать только один раз. Теперь, когда ты произнесла ее, разве ты не чувствуешь себя как-то по-особенному чудесно?

Фанни неуверенно покачала головой.

Каро порывисто обняла ее:

— Все говорят, что меня нельзя не любить, и ты тоже полюбишь, обязательно полюбишь.

Вошедшая миссис Мартин, увидев, что девочки сидят обнявшись, удовлетворенно произнесла:

— Да я вижу, вы уже подружились! Вот и хорошо, ее светлость будет так рада! Собирайтесь, сейчас подадут экипаж. Его королевское высочество сегодня вечером дает бал, и ее светлость должны немного отдохнуть, но прежде она хочет посмотреть, как устроилась наша маленькая мисс.

— Я сама займусь этим, — уверенно заявила Каролина. — Пойдем со мной, Фанни. У нас дома очень мило, правда, мы часто будем бывать здесь — тетя Джорджи обожает, когда мы к ней приезжаем. Мама скажет слугам, чтобы они переставили мебель в моей комнате, и мы прекрасно разместимся там вдвоем.

По счастью, Фанни легко привыкала к новой обстановке и вскоре стала полноправной обитательницей Девоншир-Хаус, равно как и не менее великолепного особняка на площади Кавендиш.

Родившись и проведя большую часть своего детства в совершенно ином окружении, она не принимала причуд и чудачеств своей новой семьи столь же безоговорочно, как это делали Каролина и ее братья. Но шли годы, и постепенно она стала понимать многое из того, что раньше повергало ее в глубочайшее удивление.

Вскоре она обнаружила, что для Каролины и ее друзей деньги не имели особого значения — исключительно потому, что они никогда не испытывали в них недостатка. А с тех пор, как обе девочки немного подросли, взрослые и вовсе перестали интересоваться их карманными расходами.

Леди Бесборо обещала не больше того, что она могла и хотела исполнить, говоря, что Фанни станет одной из ее дочерей.

— Они с Каро просто неразлейвода, — рассказывала она Джорджиане. — Почти так же, как и мы с тобой, сестричка.

Но никто и не догадывался, что вначале неосознанно, а позже — с твердой решимостью Фанни боролась за то, чтобы сохранить свое собственное «я». Она боялась одиночества и поэтому нуждалась в дружбе Каролины, но при этом какая-то часть ее «я» всегда словно стояла в стороне, наблюдая за жизнью того человеческого существа, частью которого являлась она сама.

В ее характере смешались независимость шотландцев и отрешенность французов; оба эти качества плохо уживались с романтичной женственностью, унаследованной Фанни от матери.

Она держала свою клятву, данную Каролине, а Каро опекала ее на протяжении тех первых лет, когда она пыталась отыскать свое место, свою собственную нишу в жизни этой большой семьи.

Позже, когда Фанни выросла, она часто вспоминала о той детской, нелепой клятве верности, выжатой из нее практически силой.

В свои одиннадцать она была втайне возмущена и обижена; несколькими годами позже уже только смеялась над этим глупым обещанием, но все эти годы оно служило ей источником решимости сохранять нетронутой свою собственную индивидуальность.

Каролина всегда была полна энергии и свежих идей, и Фанни любила ее, как родную сестру, но к ее любви и восхищению всегда примешивалось легкое неодобрение.

Глядя на Каро, можно было предположить, что ее здоровье столь же хрупко, как и ее тело, но, более крепкая с виду, Фанни обычно утомлялась намного быстрее. Она повсюду следовала за Каролиной, и часто становилась жертвой ее переменчивого настроения и капризов, резонно находя их весьма изнурительными и губительными для своих нервов.

Здоровью же Каролины, напротив, можно было лишь позавидовать. Истерическое возбуждение, вспышки гнева, неистовство религиозного экстаза — все это могло охладить ее пыл — не более чем на несколько часов, но затем она с удивительной быстротой вновь восстанавливала свое физическое и душевное равновесие.

Безутешно рыдающую, обессилевшую от собственных слез Каро уговаривали отдохнуть в постели, и уже через пару часов она просыпалась свежая, как роза, готовая к немедленному претворению в жизнь своих грандиозных идей.

Они пойдут в театр, мисс Янг возьмет их с собой; или, нет, лучше все-таки провести сегодняшний вечер дома; нужно послать мальчика-слугу в Девоншир-Хаус; все дети должны немедленно собраться, чтобы поиграть в шарады или представлять живые картины…

Эта маленькая ведьма без видимой причины рыдала и устраивала сцены, нарочно сломала дорогое украшение, ударила по лицу служанку, сорвала с платья Фанни брошь и выбросила ее в открытое окно, — но с такой же легкостью она ворковала, словно голубка, трогательно умоляя о прощении, — и всегда была окружена заботой и любовью всех домочадцев.

Эмоционально вымотанная, выжатая как лимон, Фанни обычно лежала после подобных сцен пластом, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой; но для Каролины эти бури будто служили источником жизненных сил. Для полноты жизни ей была необходима драма, и она с легкостью разыгрывала ее.

Ее раскаяние всегда было столь же экстравагантно, как и приступы гнева. Обнимая за шею Белинду Янг, она клялась прилежно заниматься и быть послушной, хорошей девочкой. Атакованная служанка обычно получала в знак примирения новое платье, накидку или чепец, а Фанни выслушивала уверения Каролины в том, что она — ее единственный настоящий друг, без которого она не мыслит своей дальнейшей жизни.