Мне не очень-то хочется, чтобы резиновый пузырь с его семенной жидкостью находился где бы то ни было в моей квартире, но… что поделать? Я с унылым видом провожаю Олега взглядом до двери туалетной комнаты.

Потом он возвращается:

— Тебе снова будут шпаклевать стены?

— Ага, — я киваю и тут же краснею: из его уст эта фраза звучит так откровенно-пошло, словно речь идет вовсе не о ремонте. Но Олег, кажется, сам даже не замечает этого.

— Тогда встретимся… как-нибудь попозже, — говорит он.

— Или не встретимся, — добавляю я.

— Мы живем в одном подъезде, — он ухмыляется, еще не понимая, к чему я веду. Но он сам прокололся с этим «давай поваляемся». Я чувствую, что теперь могу быть с ним немного наглее.

— Да, и мы можем быть просто соседями. Видеться на лестничной площадке, в лифтах и во дворе. Как тебе такой расклад?

Это вряд ли прокатит, но ведь могу я хотя бы подразнить его?

Олег ничего не говорит в ответ. Вместо этого водружает на нос свои очки в массивной черной оправе, подходит вплотную, обдавая запахами муската, кардамона и потного мужского тела, чмокает меня в щеку и молча выходит из квартиры.

На следующий день я встречаюсь с Олегом в продуктовом магазинчике около дома. У меня дома совсем нет фруктов — так что я покупаю яблоки, мандарины и любимый дрэгон-фрукт. Ярко-малиновый, пузатый, покрытый сухими чешуйками, а внутри такой сочный, с застревающими в зубах маленькими черными семечками, он почему-то приводит меня в настоящий детский восторг. Олег покупает сигареты — и больше ничего.

— Ты что, ничего не ешь? — спрашиваю я невольно. Не то чтобы я за него особенно беспокоюсь, но мы все равно стоим в одной очереди, и перед нами еще человек пять. А раз уж мы занимались сексом — поговорить нам точно ничего не мешает.

— Тебя бы съел, — отвечает он, но как-то иначе, чем сказал бы вчера, без заигрываний, мрачно-серьезно. Как будто за ночь что-то изменилось. Таким же тоном он мог бы сообщить что-то вроде «я уже все купил» или «закажу на Яндекс. Еде». В ответ я даже не улыбаюсь, а пульс не подскакивает привычно от возбуждения.

Он оплачивает свои сигареты первым и отходит от кассы, зависая около палатки с прессой. Потом и я складываю продукты в бумажный пакет и направляюсь к выходу. Но в последний момент Олег выскальзывает на улицу прямо передо мной.

Он не помогает мне донести продукты до подъезда, но черт с ним. Куда сильнее меня удивляет другое. Дойдя до подъезда и открыв массивную металлическую дверь магнитным ключом, он проходит внутрь и даже не оборачивается. Знает ведь, что я иду почти по пятам. Но не придерживает для меня дверь, которая хлопает перед моим носом. В ушах звенит. Мне приходится вытаскивать свою связку ключей.

Пока я вожусь с ключами и своим пакетом с фруктами, Олег уже вызывает лифт. И снова я опаздываю буквально на секунду: створки смыкаются, Олег смотрит на меня через быстро уменьшающуюся щель…

Я могла бы крикнуть, попросить придержать — но я не делаю этого. Гордость не позволяет.

Ага, трахать себя на полу и в салоне авто гордость позволяла, а тут… Черт ее разберешь, эту гордость, честно говоря.

У него вот тоже, видимо, взыграла гордость. Хотя мне кажется, он банально решил, что раз я выпендриваюсь — то все, сказочке конец, а кто слушал — молодец. Если я не готова раздвигать ноги по первому его зову и течь от одного звука его голоса — давай, до свидания.

Ну и окей. Не велика беда.

В любом случае, я твердо решаю, что со случайным сексом покончено, и формула «был второй секс — будет и третий» на мне не сработает.

Больше Олега для меня не существует.

7 глава. Олег

Громко хлопает входная дверь, а потом острые женские шпильки сердито цокают до лифта. Несколько медленных, тягучих секунд ожидания, пока лифт приедет на этаж. Снова цок-цок-цок — это она заходит в кабину, нажимает кнопку с горящей цифрой «один»… Потом только тишина.

Я хмыкаю, переваривая случившееся, и иду на балкон. Покурить.

Гребанная жара с утра не дает нормально дышать. Горячий воздух, попадая в легкие, почти обжигает. Сейчас бы на Финский, поваляться на камнях, искупаться… Но уверен, точно такая же мысль торчит в головах у доброй половины горожан. Так что на Финском — хаос и аврал. А в центре — раскаленный асфальт, переполненная набережная со снующими туда-сюда по воде суденышками всех видов и размеров, и толпы ошалевших китайцев.

С шестого этажа отличный вид на двор. Я вижу, как выбегает из подъезда Кристина. Ее длинные светлые волосы вихрем несутся вслед за ней. Кристина быстро добирается до своей машины, дергает дверцу, ныряет внутрь и через двадцать секунд уже выезжает с парковки.

Кристина — истеричка.

И, если честно, это — главная и единственная причина нашего расставания.

Кристине не нравилось все и всегда. Хотя нет, погодите… Почему всегда? До свадьбы она была вполне сносной: очаровательно-капризной, со своими тараканами и приколами, но я был влюблен по уши, мы трахались сутки напролет, и все остальное отходило на второй план. А вот потом…

Потом оказалось, что Кристина хочет переехать. Срочно. Желательно в новостройку. Нет, не в эту! И не в ту тоже! Поближе к метро. И чтоб продуктовых вокруг много. И сад. И школа.

Поиски подходящего варианта заняли год. Мы купили квартиру в доме настолько новом, что стали едва ли не первыми его жильцами. Кристина к тому времени уже была беременна, так что ее эмоциональные срывы возобновились с новой силой. Ремонт мы делали в режиме «успеть до родов», а сама будущая мамочка то и дело решала поменять то цвет обоев, то расположение взрослой и детской спален, то бригаду рабочих.

Потом родилась Мила.

Измучанная послеродовой депрессией, лактостазом и попытками сбросить набранные за девять месяцев килограммы, Кристина продолжила пить мою