Отождествление отважного разведчика «гостя Василия» с дьяком Василием Мамыревым выглядит красиво. Дьяк был настоящим героем своего времени: источники упоминают его чаще, чем многих бояр. В Львовской летописи (изданной в 1792 г. просветителем Н.А. Львовым) и Своде 1518 г., к которому она восходит, даже сказано, что родился он в 1432 г., около 9 июня, умер в ночь с 5 на 6 июня 1490 г., приняв схиму в Троице-Сергиевом монастыре (мы видели, что он с юности был к этой обители близок), а 7 июня 1490 г. был в Троице погребен. Таких сведений, помимо великих князей и, лишь относительно кончины, митрополитов, мы не имеем почти ни о ком[18]. Летопись вдобавок косвенно указывает, что он в 1471 г. (т. е. на пятый год после возвращения «гостя Василия» на Русь) был пожалован в дьяки[19]. Судя по тому, что по Вологодско-Пермской летописи хан Большой орды Ахмат в 1480 г. жаловался, будто Иван III не платит ему дань девятый год[20], назначение Василия Мамырева в дьяки совпало с отказом Москвы от ордынского ига.

Но этого мало. Летопись сообщает, что в 1480 г. дьяк Мамырев принял активное участие в событии, ради подготовки которого гость Василий и ходил разведать силы противников Османской державы[21]. Как известно, во время похода хана Ахмата на Москву, в столице были немалые волнения от справедливых опасений, что «сребролюбцы богатые и брюхатые» вновь продадут всех татарам. Пока сын великого князя Иван Иванович Молодой упорно удерживал рубеж по Оке, а сам Иван III пребывал в душевных метаниях, в Москве сторонников капитуляции перед Ахматом сдерживали великая княгиня София Палеолог, несгибаемый Ростовский митрополит Вассиан Рыло и боярин князь Иван Юрьевич Патрикеев. С ними, по словам великокняжеского летописного свода, переданным Львовской и Софийской II летописями, на Москве «в осаде» оставался дьяк Василий Мамырев[22].

Государев дьяк тогда был специалистом широкого профиля. Он ведал всей великокняжеской документацией, и по вопросам казны, и иностранными связями, и отношениями с удельными князьями и монастырями, – все эти дела именно при Мамыреве начали четко и массово документироваться[23]. Тем не менее, упоминание дьяка рядом с такими виднейшими фигурами, как наставлявший самого Ивана III митрополит и наиболее влиятельный боярин, выглядит поразительно.

Летописцы, однако, на этом не остановились. Софийская II летопись по списку И.Н. Царского рассказывает, что великий князь в феврале 1480 г. посылал своего дьяка Василия Мамырева к братьям, Андрею Васильевичу Большому, князю Углицкому, и Борису Васильевичу, князю Волоцкому, чтобы примириться перед общей угрозой со стороны Ахмата[24]. Братья отказались, но во время нашествия Большой орды пришли в Москву и помирились с Иваном III. Здесь фамилия дьяка вновь завершает список виднейших лиц страны: указаны митрополит Вассиан Рыло и двое бояр: выдающийся воевода Василий Федорович Образцов Симский и конюший Василий Борисович Тучко-Морозов.

Это подтверждают Иоасафовская летопись[25] и Московский летописный свод конца XV в., который вдобавок сообщает, что дьяк Василий Мамырев в 1485 г. руководил строительством деревянных стен во Владимире. Но, очевидно, не построил, потому что весной 1492 г. их «по окладу» Мамырева за 2 месяца возвел другой дьяк[26].

Все названные нами в тексте и сносках летописи, невзирая на разнообразие их названий, восходят к великокняжескому летописанию последней трети XV и самого начала XVI в. и служат источниками для его реконструкции. В создававшихся один на основе другого летописных сводах приближенных Ивана III и митрополита Московского[27] названные нами летописцы начала – первой половины XVI в. нашли, приведя выборочно, множество сведений о дьяке Василии Мамыреве. Изобилие упоминаний о нем не объясняется положением дьяка, хоть и высоким, но не вводящим его в круг лиц, чьи деяния обыкновенно интересовали летописцев.

Подтверждением этой мысли является преемник Василия Мамырева, дьяк Данило Мамырев, служивший Ивану III и особенно успешно Василию III. Он был в государственных делах не менее видной фигурой, образованием предшественнику не уступал, монастырям жертвовал книги и имущество еще более щедро, а в летописях отмечен весьма скромно, парой беглых упоминаний[28]. То же можно сказать и о других дьяках великого князя времен Василия и Данилы Мамырева. Их всегда только в Москве, не говоря уже о других городах, служило несколько, но из них никто, даже знаменитый московский еретик Федор Курицын, в летописях даже близко к Василию Мамыреву не отметился[29].

Согласно довольно запутанным наблюдениям летописеведов, все упоминающие нашего государева дьяка летописи в итоге восходят, через промежуточные своды, к великокняжескому летописанию последней трети XV в., или имеют его в качестве источника. Эту мысль легко развернуть на пару десятков страниц, вконец запутав читателя спорами и противоречиями между выдающимися учеными текстологами, классиками нашей науки. Но итог от этого не изменится.

В официальной московской летописи, которая велась во времена Василия Мамырева, было удивительно много сведений о нем. Последующие летописцы использовали их более или менее выборочно. Зато мы смело можем суммировать эти сведения, сопоставляя летописные тексты как восходящие к одному достоверному источнику, и объяснить их довольно близкими отношениями дьяка с московскими летописцами его времени[30].

Сначала надо обратить внимание на важнейший факт, давно подмеченный историками и летописеведами: именно в то время, когда Василий Мамырев был государевым дьяком, появился порядок в московском делопроизводстве, а составители великокняжеских летописных сводов 1470–1490‑х гг. стали активно использовать документы государственных архивов Москвы и присоединенных ее великими князьями земель.

А затем вспомнить, что Василий сам был книжником, хотя рукописей его сохранилось мало. Это неудивительно для последней трети XV в., когда главные труды даже столь выдающегося идеолога Московского царства, как хорошо знакомый Мамыреву монах Троице-Сергиева монастыря Пахомий Логофет[31], дошли до нас лишь в составе великокняжеских сводов[32]. Помимо упомянутого выше октоиха, Василий Мамырев в конце жизни, 25 декабря 1489 г. заказал переписчикам книгу «16 пророков толковую», украшенную необычными миниатюрами и заставками, которые повторяют заставки и орнаменты немецких и итальянских изданий XV в.[33] Вероятно, богатая рукопись заказывалась дьяком для вклада: именно по его семье (а не семье сына, тоже видного дьяка) была сделана поминальная запись в Синодике главного в стране собора – Успенского[34].

Наш рассказ о Василии Мамыреве подводит к объяснению двух обстоятельств, важных для понимания судьбы «Хожения за три моря» Афанасия Никитина. Первое из них – попадание сочинения к великокняжескому дьяку, и второе – его сохранение в летописных сводах.

Именно Мамырев, тщательно собиравший всю информацию, необходимую для ведения внешней политики великого княжества (а по мнению летописца – уже царства) Московского, сохранил для нас «Хожение за три моря». Об этом прямо сказано