знахаркам? Полубезумным старухам, разрывающим могилы, чтобы добыть кости мертвецов? Суеверным матронам, перекупающим у палачей части тел повешенных? Разряженным скучающим дамам, женам баронов, привораживающим любовников повторением заклятий, что наболтали им цыганки?

Все слова пусты, Моргана знает это теперь.

Волшебство приходит не от заклинаний, но от человека, что их произносит.

«Видящий сквозь Луну узрит чужие сны. Для видения бери кварца белого кусок и кусок черного угля из Священной рощи. Найди камень размером с голову человека, переверни его… Видящий сквозь туман появляется в чужих снах. Нарядись в серые одежды. Равными частями конопли, белладонны, дурмана сотвори дымную завесу. Выложи круг. Зажги черную свечу в стеклянном сосуде, поставь в стороне и войди в круг. Захвати с собою трут, серебряную свечу и буковый жезл».

Видящий чужие сны, появляющийся в чужих снах, Луна, туман, туман, Луна…

Что же дальше?

Пальцы лихорадочно листают страницы.

«Видящий сквозь Холмы управляет чужими снами».

Холмы…

Моргана закрывает глаза, произносит заклинание и шагает в горький зеленый холод, где ее ждут, где всегда ее ждали…

Клубы ее дыхания, вырывающиеся изо рта в студеный день, отсвечивают иногда цветом Холмов.

Она вспоминает заклинание, оброненное давным-давно Мерлином, он любил его произносить. Что оно творит, Моргане неизвестно. Но ей нравится звучание, и она повторяет его, наслаждаясь певческой силой, возвышенной музыкой слов, которые не кажутся ей пустыми, хотя никакого чуда от них не происходит.

– «Мы созданы из вещества того же,

Что наши сны».{2}

Она уезжает не тогда, когда умирает мать, а когда умирает Утер.

Приходит к настоятельнице с нижайшей просьбой, и та отпускает ее безо всяких возражений.

– Ах, матушка, неужели и скучать по мне не станете? – осведомляется на пороге Моргана, нацепляя поверх ехидства личину святой невинности.

К тому времени и вторая настоятельница успевает ссохнуться, ее белесое личико – комок морщин. Только взгляд по-прежнему вострый.

Отвечает она не сразу. Долго жует отцветшие тонкие губы, долго разглядывает девушку водянистыми глазками под бесцветными ресницами. Странно представлять, что когда-то она была молодой и цветущей. Люди и впрямь быстротечны.

Но Моргане уродство старости не грозит. Ей уже известны несколько простеньких формул для сохранения красоты. Не скакать же, как сельская дурочка, голышом по утренней росе.

Монашка говорит:

– Сказать по правде, на твоем месте я бы осталась здесь навечно, дитя.

– Почему же, матушка? – вежливо спрашивает Моргана. – Разве мое место не в родной стороне?

«Как же, останусь я гнить заживо в твоем курятнике!»

– Твое место подальше от людей, – отрезает настоятельница. – Тебя следует отгородить ото всех. Запереть в четырех стенах, чтобы ты могла без помех просить о ниспослании душевного покоя и прощении грехов.

– Отчего вы так говорите?

– А оттого, что ты служишь дьяволу, дитя.

– Служение другим – это твоя жизнь, старуха, – не сдержавшись, отвечает Моргана, сбросив постылую гримасу вежливости. – Я никому не служу, кроме себя.

Настоятельница поднимается на ноги. Упирается в край стола узловатыми пальцами с раздутыми суставами, которые Моргана могла бы исцелить, если бы захотела. Наставляет на девушку скрюченный палец с желтым ногтем.

– Коли решила, уезжай поскорее! Я помолюсь о спасении твоей души, ибо адовы муки ждут тебя.

Моргана качает головой. Ей даже жаль эту женщину, истратившую себя в череде одинаковых серых дней.

– Ты не понимаешь, старуха. Ты и я – из разных миров. Не попаду я после смерти ни в христианский рай, ни в ад.

– И куда же ты попадешь? – спрашивает Божья невеста с внезапным любопытством.

– В испарения торфяных болот, в морскую пену, в нити таволги, – отвечает Моргана нараспев. – И во сны. Во сны всех твоих христиан, так и знай! Буду плясать в них голой и соблазнять, чтобы их души отправились в ад!

Напугав ее, Моргана довольно хохочет и возвращается в свою келью, чтобы собрать пожитки и книги в дорогу.

Настроение у нее превосходное. Утер мертв. С Мерлином она теперь готова потягаться, научившись мастерству ворожбы. Красота ее в самом расцвете, и ни один мужчина не может перед ней устоять, помани она хоть пальцем. От ее искусства любви они теряют головы и готовы ей подчиняться безо всякого колдовства.

Когда же окончится ее долгий срок на земле, она уйдет не в постный христианский рай, а в зеленую страну волшебства через Холм, ее ждут там, она знает, знает…

«Заклинание Силы и Страха. Гляди врагу прямо в глаза, чтобы побежал без оглядки. Повторять нужно трижды».

Римляне разрушили каменный круг, стоявший на Ллин Керег Бах. А с его разорением ушла и Сила, которая казалась неисчерпаемой. Волшебники и друиды устремлялись к озеру Маленьких камней, а теперь там все заброшено и пусто, ветер с тоскливым волчьим воем бестолково носится над пепельной водой, что славилась некогда дивной прозрачностью и прекрасным оттенком изумрудной зелени.

А теперь это умирающее место.

Но Моргана поехала поначалу туда, а не в родной замок Тинтагель, принадлежавший ее отцу и отошедший к ней по наследству.

С истовой жадностью скупца собирает она обломки камней и соскребает земляные корки, в которых остались последние крохи волшебства. Зашивает их в кожаные мешочки и в нательные ладанки, аккуратно складывает в специально приготовленный деревянный сундук, на котором сама вырезала охранные руны.

– Смотри мне в лицо, – велит она слуге, которого позвала в спаленную римскими солдатами священную рощу.

Парень так обрадовался ее приглашению, что сразу завязки на бриджах принялся расплетать, понадеявшись на сладостные утехи.

Моргана сдувает с ладони горстку пыли ему в глаза.

– Нид дим он д дув,

Нид дим он д дув,

Нид дим он д дув…

Бедняга даже убежать далеко не успел, от наведенного смертного страха не выдержало сердце. Моргана оставила его лежать на спаленной земле с перекошенным ртом, застывшем в последнем крике.

– Хорошо, – бормочет она, укладываясь ко сну и гладя свою деревянную сокровищницу, как любимого скакуна. – Даже остаточные капли Силы многократно умножают волшебство. Хорошо.

Из носа у нее течет кровь, но это сущая ерунда.

Тинтагель не ждал ее, позабыв блудную дочь.

Но ждала непокорная зеленая вода, и синий соленый воздух, и прерывистое дыхание ветра, разносящего вороха облаков и чаячьи крики.

Море…

Волны бьются о подножие лестницы, вырубленной в утробе белой скалы. Скользкие ступени поросли бахромой водорослей и светлым кружевом ракушек.

Когда-то, опираясь на