Вальс. Рваный, крикливый, острый. Нежность музыки, характерная для композиторского стиля Абердина, прослеживалась с большим трудом. Но фортепианного мастерства девушки, очевидно, не хватало. Она с трудом разбиралась в нотах, а на фортепиано не играла со времён консерватории.

В квартиру молча зашла Алиса. Она держала в руках булку хлеба в бумажном пакете и банку с консервами. Внешний вид стал заметно лучше – небольшая прибавка в весе сгладила угловатое личико, делая его нежнее и обаятельнее. На лице появился желтоватый румянец.

– Не помню, чтобы я ждала гостей, – негромко сказала она, ухмыльнувшись.

– И тебе добрый день. Хорошо выглядишь, – заметила Стелла и встала из-за рояля.

– Совсем не вижу причин, чтобы выглядеть плохо. Чай будешь?

– Буду. Как твои дела?

– Лучше, гораздо лучше. Начала ходить на работу, чтобы не свихнуться в четырёх стенах, теперь я официантка, поздравь. Ношу тарелки, проливаю напитки на посетителей, разочаровываю начальство, – скромно пошутила девушка. – В общем, всё потихонечку налаживается. Сегодня захотела завести собаку.

– Алис, ты большая молодец.

– Спасибо, я знаю. На самом деле, здорово иметь такую подвижную и достаточно тупую работу – голова отдыхает, а ноги мешают мозгам прокиснуть.

– Тогда некотором роде моя работа похожа на твою.

– А ты ..?

– Актриса.

Девушки рассмеялись. В унисон им засвистел чайник и закипел суп. Хозяйка квартиры с большим трудом открыла банку консервов и бахнула их в варево.

– А ты-то как сама? – спросила Алиса, разливая по кружкам чай.

– Жива, здорова. Недавно съездила на небольшие гастроли в соседний город. Но вообще, я не по этому поводу.

Она взяла папку с рояля и положила её на стол.

– На досуге перебрала все черновики Абердина. Мне захотелось узнать, не хочешь ли ты опубликовать их.

– Дай взглянуть.

Когда та открыла первую страницу, она невольно ахнула, её глаза заблестели, а губы обнажили улыбку.

– Это первый вальс. О боже, это же тот самый вальс, Стель.

– Какой тот самый?

– О боже, – слёзы замерли в глазах девушки тонкими ручейками. – Лино написал его мне, когда мы впервые поехали вместе с ним в путешествие. В аэропорту сидели несколько часов, и я помню… Я так хорошо помню этот день. Он положил листочек мне на ногу и написал главную тему вальса. Потом показал мне и сказал – “это будет гимном твоей красоты”. Боже… И я ведь, дура, настояла на том, чтобы он стёр это глупое название и написал что-то попроще.

– Гимн твоей красоты, – прошептала Стелла и улыбнулась. – Звучит волшебно. Давай запишем это название сюда.

– Пиши. Только нигде его не публикуй. Это интим.

Алиса вытерла рукавом блузки слёзы и приземлилась за инструмент. Её пальцы коснулись клавиатуры, и по-хромому неумело она наиграла тему вальса. Стелла не сразу поняла, что хотел сказать автор, но смогла прочитать по глазам Алисы, чей взгляд дрожал и бегал по нотам. Мягкие руки коснулись острых плечей девушки за фортепиано и сняли болезненный спазм.

– Тише, тише, Алиса.

– Нет, нет, всё хорошо, всё в порядке. Это просто… Я в порядке.

Она прекратила играть, повернулась и уткнулась затылком в живот Стеллы. Та скользнула пальчиками в волосы и мягко почесала.

– Знаешь, – Палмер подняла взгляд и выкатила блестящие глаза, – я не сожалею о его смерти. Только немного скучаю, жду новой встречи. В том смысле, что люди приходят в этот мир и скоропостижно из него уходят. Мне в какой-то мере нравится думать, что они просто узнали всё, что было нужно им узнать на Земле, усвоили все уроки и пошли учиться дальше. Когда я умру, мы встретимся с ним вновь, а в этой жизни мне осталось только узнать что-то то, что узнал Лино.

– Ты хоронишь себя раньше времени. Не торопись умирать.

– Я не хороню. Просто думаю о планах на ближайшие пару жизней.

– Но что же ты будешь делать в этой?

– Заведу собаку, съезжу на море, когда появятся деньги. Развлекусь, избавлюсь от любых мыслей в голове. Только я тебя об одном попрошу – не публикуй ничего из этой папки. Это интим. Сохрани у себя, поставь на полку, любуйся, храни и помни, но не показывай никому.

– Разве ты не хочешь сохранить это у себя?

– Нет. По той же причине, что и письма.

– Это по какой?

– Предполагаю, что знаю всё, что там есть, но не хочу жить этим. Ты же сама, Стел, сказала, что нельзя похоронить себя рядом с ним. Я ещё живая. Тут осталась, и не просто так.

Стелла не стала долго задерживаться. Уходя, она прижала незнакомку к своей груди на прощание.

– Ты изменилась с момента последней встречи.

– Пришлось вылечить рану. Спасибо.

Проводив гостью из дома, девушка заползла под рояль и легла на спину.

Господи, дай мне силы изменить то, что я в силах изменить.

Господи, дай мне мужества принять то, что я не могу изменить.

Господи, дай мне мудрости отличить одно от другого.

Глава 4. Исповедь вдовы.

“Мне было 17, когда мы встретились впервые, а ему 19. Ехали вдвоём в купе почти целые сутки. Лино ехал на концерт, я ехала на учёбу в медицинскую академию. Первые часы мы ехали в тишине, а потом стемнело, я полезла на верхнюю полку и легла спать. Он сидел со светильником, перед ним лежало огромное нотное полотнище, и, сосредоточенный, он учил своё произведение на столе – настукивал пальцами, как будто по клавиатуре. Сначала меня раздражал стук до мурашек, а потом, когда перехотелось спать, я слезла с верхней полки и села напротив. Наш с ним первый разговор помню слово в слово:

– Что делаешь, работяга?

– Учу фортепианный концерт Листа №2. Завтра вечером играю.

– Разве перед концертом не лучше выспаться, чтобы голова была свежая?

Мальчик выгнул бровь и ухмыльнулся, не глядя на меня. Его

– Нет. Я никогда не сплю перед концертом.

– Отчего же?

– Так надо. Дело мастера. А ты зачем в город едешь?

– Учиться еду.

– На кого?

– Хирургия.

– Нравится резать людей?

– Если бы. Это моим родителям нравится мысль о том, что я всю жизнь буду резать людей за тарелку гречки без масла.

– Так, значит, не по любви тебя туда занесло?

– Не по любви, не по любви, – я улыбнулась и отвернулась в сторону. – Хотя в медицину не по любви нельзя. Там либо от голода умрёшь, либо от сумасшествия.

Лино успокоил руки и откинулся на подушку. Тогда его причёска не казалась такой косматой – он был коротко пострижен, уложен, а лицо было слегка круглым и по-молодому свежим. На длинном тонком