Вопреки своей природной смелости, в зоне влюбленности Яна чувствует себя дезориентированной. Ее настроение становится изменчивым и каким-то абсолютно нерегулируемым.

А он все не звонит.

Словно умышленно испытывает ее, подбирая под себя. Сорвется ли? Выдержит? Готова?

Ожидание — беспомощная, неполноценная, вынужденная мера. Шахина концентрируется на учебе, общении с друзьями. По своей открытой эмоциональной натуре она ко всем быстро прикипает, всех сердечно любит, обо всех переживает, всем помогает. Смеется, болтает, рассказывает о некоторых обычаях своего народа, дотошно расспрашивает всех и каждого о российских традициях, формируя свое собственное собирательное мнение о родине матери.

Но мирской баланс уже нарушен.

Звезда пылает. Она готова сорваться. Сгореть в полете.

Вечера и ночи Шахина проводит с сестрой. Они много шутят, смотрят и пересматривают культовые советские фильмы, болтают обо всем на свете. Кроме того, кто по-настоящему занимает ее мысли, к кому ее тянет с незнакомой и невероятной силой.

Разве тут важны правила? Разве нужны особые слова? Разве существуют границы?

Рагнарин звонит через пять дней.

— Хей-хей! Привет, — старается звучать нейтрально, но сама слышит, что голос дрожит.

— Привет, Яна. Чем занимаешься?

— Еду с учебы домой. Уже поднимаюсь из метро.

Надеется, что это сообщение оправдает дребезжание ее голоса.

— Значит, сегодня никаких больше завоеваний? — слышит в его голосе улыбку.

И краснеет.

— Есть предложения?

Втягивая губы, затаивает дыхание в ожидании его реакции. Зачем-то же он ей звонит…

— Есть. Как насчет ужина? Я бы мог забрать тебя в районе семи.

По ее спине ползут мурашки. Она едва не роняет из рук телефон.

— Эмм… Да, можно, — соглашается, радуясь тому, что после вчерашней выставки решила остаться в городе.

— Отлично. Сбрасывай адрес.

— Хорошо. Сейчас.

— До вечера, Яна.

— До вечера.

В половине шестого, со своей обычной пунктуальностью, звонит по мессенджеру отец. Они обмениваются немногочисленными новостями и делятся настроением. У Янки оно приподнятое, что не упускает из виду мама, прицокивая и охая.

— А что у тебя, доченька? Наверное, оценку хорошую за доклад получила? Вот не зря засиживалась допоздна. Я тебе говорила, Бог трудолюбивых вознаграждает.

— Да, мам. Высший бал.

— Ну и славно! Умница наша!

Отец Яны хорошо понимает русский и даже вполне нормально говорит, но не любит, когда дочь и жена при нем общаются на каком-либо другом языке, кроме турецкого. А уж упоминания православного Бога воспринимает как профанацию собственной веры. Шикает и машет руками, словно они куры, влезшие на его огород.

Чтобы охладить отца, девушка тотчас переходит на турецкий, без пауз забивая эфир. Спрашивает рецепт его фирменного пирога и сама же перечисляет ингредиенты, как будто мимоходом уточняя, все ли она правильно помнит. Мехмед добреет, хвалит дочь, подробно расписывает процесс приготовления, и ей удается мирно свернуть беседу.

После душа Шахина сушит волосы и наносит на лицо легкий макияж. Долго выбирает, что надеть, так как ноябрь в Москве не радует погодой, а ей так хочется выглядеть красиво. Изнутри ее все еще потряхивает, а с губ не сходит улыбка, пока она перебирает вещи, вспоминая наставления Марины. Надевает красные брюки, которые на ней выгодно смотрятся, и мягкую нежно-зеленую кофточку. Наряд вполне универсальный, куда бы они ни пошли.

Последнее ей, в целом и в частности, без разницы. В какие бы медвежьи углы Рагнарин ее не завел — вообще неважно. Лишь бы с ним.

В семь он, как и договаривались, делает дозвон. Грудь Яны растревоживает новая волна нервной зыби. Она старается не спешить. Покидая квартиру, двигается с разумной скоростью. Но лифта все же не дожидается. Сбегает по ступеням. Распахивает двери и едва не налетает в полумраке на Рагнарина.

Смущается и смеется. Отступает на пару шагов назад. Выдерживает его взгляд. Ей нравится, как он на нее смотрит. Серьезно, без тени улыбки. Но очень тепло, в какой-то степени опаляюще. Он смотрит так, словно она самая красивая на всем белом свете.

— Привет, — обращение выходит вместе с шумным вздохом.

— Привет, завоевательница.

Денис проводит ее к сверкающей в свете уличных ламп черной машине, открывает дверь и ждет, пока она устроится, прежде чем закрыть. Когда он занимает водительское место, Яна смотрит на него и ловит себя на мысли, что они пересекают первую незримую черту. Она никогда не находилась в автомобиле наедине с мужчиной. Даже с Йигитом. Ни с кем, кроме отца.

В каждом движении Рагнарина скрывается сила. Он сосредоточен на дороге, но вместе с тем, действуя слаженно и уверенно, умудряется удерживать ее внимание.

— Ты с работы? Как прошел твой день?

Именно так, последним вопросом они с матерью привыкли встречать отца. И тут Яна позволяет себе действовать по знакомому макету.

Направляя в ее сторону взгляд, мужчина слегка усмехается, но поддерживает ее попытки завести разговор.

— Хорошо. Как у тебя?

— Хорошо — это прекрасно. Но, прости, как ты вообще жил без меня? Все эти дни? Целый день сегодня? Как у тебя получилось? — со смехом возмущается девушка.

Рагнарин хмыкает в ответ на ее шутливые претензии и тоже смеется.

— Честно? Думал о тебе, Янка, — задерживает на ней взгляд. — Много.

И у нее в груди становится так горячо. Сердце ходит разлаженно: то слишком сильно перегоняя кровь, то, как будто забывая о своей функциональной направленности, делает тягучую паузу.

Не переставая улыбаться, она отворачивается к окну и оставшуюся часть дороги сидит молча, перебирая каждое слово из тех двух коротких фраз.

* * *

В ресторане, который для них выбрал Денис, царит богемная и, тем не менее, довольно уютная атмосфера. Несмотря на разделенные зоны отдыха, в зале шумно. Приглушенное освещение разбавляют плавно гуляющие разноцветные блики софитов.

Яна мало ест. В нее попросту не лезет. Она много болтает. Говорит полнейшую ерунду, но Рагнарин улыбается, и она чувствует себя невероятно счастливой.

— Я люблю петь. Очень люблю! Я мечтала, Боже, я так много мечтала петь на сцене! Папа… — берет небольшую паузу, но, отрешившись от любых негативных эмоций, продолжает улыбаться Денису. — Я никому даже говорить не смела. Папа бы никогда не позволил. Тихо мечтала. Тайно, — вздыхает.

— Скрывать свои мечты — шаткая позиция, если хочешь чего-то добиться, — замечает он.