Медяник тем временем решительно поднял Пырёва и толкал в спину, заставляя идти по тропинке, недавно оставленной в траве самим дровосеком и его преследователями. Когда люди зашагали более-менее ровно, не делая попыток остановиться, он забежал вперёд и стал показывать дорогу.

Улучив момент, Аркаша приподнял в руке свой кейс, потряс перед Стасом:

– Может, отстегнёшь меня от этой штуки?

– Ещё чего. Это твой крест. Будешь нести его по жизни, пока я лично не препровожу тебя в кутузку. Сам наворовал, вот сам теперь и расхлёбывай.

К обиталищу кузнеца идти пришлось километра два по извилистым лесным тропам. В глубине чащи исполинские деревья стояли плотным строем, полностью закрывая небо сомкнутыми кронами. Переплетённые между собой нижние ветви создавали непролазные дебри, в которых Аркаша с Пырёвым непременно заблудились бы, не пройдя и трёх шагов. А «медный дровосек», как между собой они окрестили Медяника, чувствовал себя в лесу, как дома. С грацией лани, не свойственной металлическому туловищу, лавировал между деревьями, игнорируя ветки, хлещущие людей по лицам и норовящие ухватить за одежду и волосы. Ещё бы, ведь подобные проблемы его совершенно не волнуют.

Всю дорогу механический голос дровосека оглашал округу, без устали выдавая информацию о семье кузнеца, к членам которой Медяник причислял и себя. Хвалебные дифирамбы в адрес создателя сменялись не менее хвалебными рассказами о его жене, двух дочерях и непосредственном авторе этих речей, «самом главном и незаменимом помощнике». После нескольких вопросов, умело вставленных Пырёвым в редкие паузы словесного недержания рассказчика, стало понятно, что кузнец живёт с семьёй не в каком-то городе или деревне, а держит отдельный двор на отшибе. Там же и работает, изготовляя оружие, инструменты и различные полезные в хозяйстве вещи, которые потом обменивает в городе на еду, мебель и «всякие там тряпки». Часто покупатели сами едут к Ставру со своим товаром, чтобы приобрести что-нибудь или заказать какую-то понадобившуюся вещь. Особенно славился кузнец, как искусный оружейник. Охотники, ведуны, купцы – все с удовольствием берут выкованные им клинки, наконечники для стрел, инструменты и доспехи…

Когда головы людей начали гудеть от изрядного количества выплеснувшихся на них невероятных сведений, а ноги устали от быстрого передвижения по пересечённой местности за неутомимым проводником, остановились на привал. Пырёв с Аркашей молча переваривали услышанное, с ужасом понимая, что нигде в России давно не существует мест, какими бы дикими и непролазными они не были, где кузнецы всерьёз куют холодное оружие и примитивные орудия труда, пользующиеся широким спросом у местного населения. По крайней мере, не существует на Земле. Для Медяника понятие «страна» и «мир» имели одно и то же значение. Он утверждал, что есть и другие страны «за пределом тутошнего мира», но попасть туда невозможно. На мучивший людей вопрос, где же они находятся, был получен весьма расплывчатый и непонятный ответ:

– От кузни ведут лишь три пути: в Суматошье, в Зареченск и в Полдневой. А позади нас ничегошеньки нет акромя диких мест. Там люди почти не живут. Нечисти слишком уж много. А ежели кто и встретится из людей, не лучше нечисти будет.

Названия не вызвали в памяти никаких ассоциаций. Упоминание нечисти только добавило вопросов. Оказалось, что к ним относятся всякие духи. В том числе, лесные – «не в лесу помянуты будут», – а также упыри, оборотни, змеи, волколаки и многие другие «тёмные создания». Получалось, что возле кургана Пырёв пристрелил двух мифических существ. Действительно, обычные волки по сравнению с ними и рядом не стояли. Волколаки гораздо крупнее, злее и сообразительнее. Только верилось во всё это с трудом.

Короткий привал дал отдых ногам, а вот голове отдыхать мешали тяжёлые мысли и непрерывная болтовня дровосека. Когда пошли дальше, его уже никто ни о чём не спрашивал. Только молча слушали. Он же продолжал вещать:

– А какая красивая у Ставра жена. Да вы сами увидите. И дочки тоже красавицы. Ему, конечно, хотелось мальчика, чтобы в кузне, значит, помогал. Но первой родилась Мила. Второй через несколько лет – Дара. Первая уж выросла, расцвела. Совсем как мать в молодости стала. А Мила ещё девчонка. Обе помогают матери по хозяйству. В кузне от них разве ж толк будет. Вот… А поскольку сыновей-то у Ставра нет, решил он сделать себе помощника, то бишь меня, немного другим, хи-хи-хи, способом.

Аркаша застонал. Хихикающий робот – явный перебор, учитывая всё пережитое за сегодня. Уставший от механической болтовни Пырёв злобно произнёс:

– Выключи радио, Митька. А то я сам принудительно настрою тебя на другую волну.

Неизвестно, дошёл ли смысл фразы до мозгов или микросхем дровосека, но минут на пять он заткнулся. Потом вдруг затянул какую-то залихватскую песню о том, как девица провожала в лес дружка, в то время, когда к ней уже спешил «ещё один милёночек с другого бережка». То ли Медяник действительно поймал другую волну, то ли это слово попросту вызвало в нём такую ассоциацию. Пырёв снова собирался было на него наорать, когда заметил, что лес кончается.

– Вот мы и дома, – констатировал Митька.

Вскоре они миновали последние редкие деревья и вышли на двухколейную дорогу. Обычная грунтовка, проложенная колёсами телег, животными и людьми, тянулась с запада вдоль кромки леса до протекавшей неподалеку небольшой речушки. Затем раздваивалась у невысокого холма, на вершине которого торчал огромный валун с высеченными непонятными письменами, служивший, очевидно, указателем. Один путь резко сворачивал на юг, упираясь в мост, и терялся на противоположном берегу в разросшихся кустах, а второй шёл параллельно речному руслу, убегая вдаль от заходящего солнца. На площадке, почти у самой развилки, раскинулся широкий двор. За глухим бревенчатым забором виднелись крыши жилых и хозяйственных построек. Двустворчатые, распахнутые настежь ворота вбирали в себя все три направления. Арку въезда украшал деревянный треугольник с медной чеканкой в центре, изображающей стилизованное солнце.

Миновав створ ворот, путники оказались на хорошо утоптанном дворе, посреди которого, сиротливо уронив на землю оглобли, стояла пустая двухосная телега. Рядом лежала упряжь. В глубине двора высился добротный срубный дом с острой двускатной крышей и длинной, сложенной из камня, печной трубой. Из неё неспешно поднимался лёгкий седой дымок, тут же бесследно развеиваясь в светлом небе. Слева к дому жался большой столбовой пристрой с отдельным входом и несколькими аккуратно застеклёнными окнами. Очевидно, летняя кухня или веранда. Тут же ряд неуклюжих построек: сарай или амбар, конюшня, навес над штабелем дров, ещё что-то неопределённое. Одним словом, хозяйство. В правом дальнем углу двора небольшой каменный домик. Будто вжался в ограду. Из него доносился металлический звон, а из-под крыши валил густой чад. Судя по всему, это кузница.

Медяник гордо вышагивал впереди, до конца исполняя взятую на себя роль проводника. Едва пересёк двор, как навстречу ему из-за телеги выкатилась русоволосая девчушка лет двенадцати в простом коротком платьице, державшая в обеих руках по пустому деревянному ведру. Она сразу накинулась на Митьку, ругая его звонким детским голоском: