как старик отчитал глупца, что хвастал своими подвигами.

Вот такие истории о людях, поездках и встречах рассказывал дед своим гостям. Помню, с каким интересом слушали его, как ловили каждое слово. А когда дед один оставался, то молился. У него были длинные с большими камешками чёрные четки, и он не выпускал их из рук, когда читал молитвы и зикру. Иногда подшучивал над бабушкой.

— Эту старуху обделил Аллах, — смеялся дед, — никаких языков не знает. За той речкой начинается мир, где нет ни одного человека, кто бы понял её и кого поняла бы она. А я могу и в Азербайджане, и в Гуржистане с их хункарами говорить!

Домашние смеялись, а бабушка злилась на него и кричала, когда, мол, ты повзрослеешь и будешь серьёзным?

Иногда дед начинал какую-то азербайджанскую песенку тихо для себя напевать: «Дагъустан, дагъ… дагъ… ерди… Дагъустан… дагъ…», тут же переходил на грустную грузинскую песню. Его голос сплетался со стоном вьюги за окном, с потрескиванием дров в очаге, с теплом, волнами, расходящимися от раскалённой печи, с еле слышном журчанием ручейка перед домом.

Весной 1983 года дед снова заболел, были две мучительные бессонные ночи, вызвали из района вертолёт, но погода резко испортилась. Острая боль, терзавшая деда, к вечеру утихла, он лежал спокойный. Когда мама сказала, что погода проясняется, завтра полетим, дед махнул рукой и сказал:

— Поздно. Боль почти прошла, моя воспалённая кишка лопнула, никто и ничто не спасёт теперь… А потом спокойно и детально объяснил плачущим дочерям и жене, как его хоронить.

К утру 7 апреля деда не стало. Он похоронен в горах.

Когда приезжаю в Чорода и подхожу к дедушкиному давно заброшенному дому, мне слышатся те печальные мотивы его грузинских и азербайджанских песен. Будто дед лежит возле окна, ждёт нашего прихода и напевает: «Дагъустан… дагъ… дагъ ерди…». Но висячий замок на почерневшей от солнца и дождей двери отнимает надежды. И я, пытаясь скрыть наворачивающиеся слёзы, тороплюсь отдалиться от людей, чтоб не заметили посторонние, не поймут… Его не стало весной 1983 года, похоронен в горах.

Дядя Бисав и Белорусский вокзал

Отцы и дети. Вечная проблема всех времён и народов. У меня был дядя, брат отца. Бисав звали его тоже. У нас в Джурмуте один он был Бисав, меня этим именем начали называть коллеги в аварской газете, укоротили мою фамилию. Расул Гамзатов и Адалло тоже так называли меня. Так удобно было нам всем.

Мой дядя Бисав всю жизнь чабановал. Когда возвращался на зимовку, садился за книги и целый месяц читал. В основном аварскую прозу, поэзию и школьные учебники истории на русском. Очень любил историю и аварскую поэзию. Он в школе, оказывается, был круглым отличником, «ударником», как их называли при Советах. Его отец, мой дедушка, умер в возрасте 37 лет от малярии и оставил четверых детей. Троих сыновей и дочь. Бисав был самым старшим и после смерти отца ему, «ударнику», пришлось бросить учёбу и со своим дядей Али пойти чабановать, чтобы прокормить семью. Благодаря этому младшие, мой отец и его брат МаламухIама, окончили с отличием семилетку в горах и стали первыми из Джурмута, кто уехал учиться в город. Учились они в Изберге, в интернате для горцев. Затем был вуз, русское отделение филфака для отца и биологический факультет для дяди. Стали хорошими авторитетными педагогами в горах, отец всю жизнь работал директором школы, дядя преподавал биологию и географию.

А Бисав, поставив младших на ноги, чабановать не бросил и другой доли не искал. Когда возвращался с гор, у него дома собирались все сельчане. Пили кахетинское, бренчали на пандуре, пели песни. Он был человеком острым на язык и с отменным чувством юмора. Его все в Джурмуте уважали, любили, в каждом селе у него были кунаки, а его собственный дом всегда был открыт для гостей. Он не умел копить, был щедр до расточительства, совсем не думал о завтрашнем дне. У него было семеро сыновей и одна дочь. Говорят, ещё столько же умерло. Один старик на годекане как-то сказал: «Интересно, Бисав, когда спать ложится, знает ли, все они пришли домой с улицы или нет?». Детей он любил, но никогда не баловал. Когда он весной с отарами возвращался, все сельские дети собирались вокруг него у речки. Дядя Бисав из хурджунов вытаскивал большую коробку конфет, рвал картон, высыпал их на траву и приглашал угощаться. Смотрел и смеялся: «Мне интересно, сколько они смогут съесть».

Дети ели конфеты, бегали к речке воду попить и обратно возвращались. Он был во всём максималистом. Если садился пить, собирал весь аул, и пьянка длилась несколько дней. Когда же пьянка ему надоедала, уходил надолго в горы. И его собственные дети, и мы с братом очень ждали его возвращения. Он приходил, и его голос заполнял дом.

— А ну-ка, что за къамуял (лохмотья)? — говорил дядя и хватал за волосы самого лохматого, самого обросшего из детишек.

— Иди, принеси машинку, — говорил он старшему сыну. Собирал всех своих семерых и ещё пару десятков сельских детей во дворе и начинал стричь. Закончив с очередной круглой мальчишечьей головой, лёгким шлепком по бритому затылку выпроваживал сопливого клиента и подзывал следующего. После стрижки собирал своих сельских друзей в доме и обмывал с ними сие важное событие, пока не заканчивались все запасы. Однажды мой отец спросил у него:

— Вот ты мой старший брат, тебе советы давать я права не имею, да ты и сам вряд ли их примешь. Но у меня есть один вопрос. У тебя семеро сыновей, двое старших скоро пойдут в армию, ещё пятеро дома. Когда они повзрослеют, нам надо будет им свадьбы сыграть, устроить на работу, но ты никакие запасы не делаешь, как так?

— С моими детьми что я буду делать? — спросил дядя Бисав, неторопливо сворачивая самокрутку. — Есть одна задумка. Когда самому младшему исполнится 17 лет, я их всех возьму с собой и направлюсь на махачкалинский вокзал.

Бисав прикурил, сделал глубокую затяжку и, выдохнув сизый дым, продолжил: — Куплю восемь билетов и со своими сыновьями направлюсь в Москву…

— Зачем в Москву? — спросил отец, который никак не мог уловить ход его мыслей.

— В Москве самый большой железнодорожный вокзал страны, Белорусский вокзал называется. Слезу с поезда, вытащу из своего чемодана большую карту СССР, разверну её на перроне, покажу детям и скажу: «Вот, дети мои, перед вами вся наша необъятная страна, отсюда, с этого вокзала, поезда направляются во все уголки СССР. Купите себе семь билетов по семи направлениям и езжайте до конечной