бы они совершать свои традиционные путешествия по всем Семи Системам, а нередко и заходить много, много дальше? — С этими словами Босвелл повернулся к зловещей проволоке, подняв вверх одну когтистую лапу, и начал нараспев говорить:

Что есть для них смерть, о Камень?

Конец трудам и унижениям;

Конец радостям и покою души;

Конец благодати и прощению,

Надеждам и отчаянию конец.

Даруй же в смерти им последнее утешение, о Камень.

Даруй же им Безмолвие свое.

Когда он произносил последние строки, ветер внезапно стих, и в наступившей тишине до них долетел другой звук — гулкий и раскатистый. Раз, второй и третий донесся до них этот низкий, глубокий звук — волшебный и таинственный. Это был голос Поющего Камня.

— И да пусть им будет дано познать Безмолвие Камня, — тихо вымолвил Триффан.

— Да будет так, — заключил Босвелл.

Не успел он произнести эти слова, как новый порыв ветра с ревом накинулся на них; разогнавшись на гладкой поверхности мелового утеса, он обрушился на ограду. Под его напором проволока натянулась струной, два тела взметнулись в последний раз, сорвались и упали в траву. Кости и клочья меха тут же, подобно перьям, разметал и унес ветер.

Триффан изумленно следил за происходящим, хотя удивляться, по правде говоря, было нечему: он знал, что Босвеллу ничего не стоило заставить ветер дуть с невиданной силой, чтобы кроты после своей гибели смогли наконец обрести покой.

— Идем! — крикнул Босвелл сквозь ветер. — Будем искать вход в Священные Норы.

— Но что нас ждет там? — прокричал в ответ Триффан. — О какой беде ты говорил недавно?

— Нас ждет то, что посылает нам Камень.

Они стали торопливо карабкаться по крутой тропе и, хотя ветер удвоил свои усилия, словно задавшись целью сбросить их с осыпи в лежавшую далеко внизу долину, благополучно нашли вход в подземный тоннель, вступили в него и сразу погрузились в Безмолвие святая святых всех кротов — в Безмолвие Священных Нор.

Глава вторая

Тоннель, в котором они очутились, был довольно узким, но сухим и выполненным в старинном стиле — с высокими арочными сводами и тщательно отделанным потолком. Это создавало обилие воздуха и приглушало звуки: шум гнущейся под ветром травы был здесь почти не слышан, хотя дребезжание проволоки передавалось по столбам и неприятно отдавалось в лапах.

Пол устилал густой слой пыли; местами попадались высохшие корешки, упавшие сверху, с потолка, где сплелись корни трав, уходившие на поверхность. Вместе со светло-серыми меловыми стенами этот зеленовато-серый потолочный орнамент создавал особую атмосферу торжественности, что всегда отличало Аффингтон от остальных систем.

Обоим с самого начала стало ясно, что здесь давно не ступала лапа ни одного крота, хотя у входа они видели многочисленные следы полевок и ласок: вероятно, когда-то те укрывались здесь от хищников. В самом тоннеле, в расщелинах стен и на полу, скопилось столько пыли, что вскоре шубки обоих кротов покрылись беловатым налетом.

— Ну и местечко! — прошептал Триффан, следуя за старым Босвеллом. — Тут даже такой молодой послушник, как я, может разом превратиться в Белого Крота. Что касается тебя, то еще немного — и ты просто затеряешься в этой пыли!

— Вообще-то, именно к этому я и стремлюсь в конечном счете — затеряться в пыли. Но до того пройдет еще немало времени, так что не занимайся пустой болтовней. Поспеши! Впереди, чуть повыше, есть местечко, где много червяков, и, поскольку я знаю, что пища интересует тебя больше всего остального, там мы и остановимся. Подкрепимся, отдохнем, а потом будем искать центральный тоннель. — Босвелл приглушенно рассмеялся. Оба бессознательно перешли на полушепот, как того требовала святость места; к тому же они знали, что в подземных ходах звук разносится очень далеко и никогда нельзя предугадать, какая опасность может подстерегать тебя впереди.

Триффан часто оборачивался назад, принимая оборонительную позу, но всякий раз оказывалось, что это всего лишь эхо шагов и когти его готовы вцепиться в собственную тень. Ему требовалось много усилий, чтобы не потерять ориентацию. Однако Босвелл не напрасно так долго обучал его, и Триффан уверенно двигался следом, даже когда Босвелл уходил далеко вперед.

— Мы совсем рядом с центральным тоннелем, — наконец тихо проговорил Босвелл. — Теперь нужно идти с особой осторожностью.

— Чтобы не наткнуться на врагов?

— Да, но еще и потому, что это Священные Норы и здесь нам надлежит соблюдать тишину. Писцу вообще предписано хранить молчание; ему рекомендуется говорить лишь в самых крайних случаях, а это бывает нечасто. Уже совсем скоро поедим и передохнем. Советую тебе, Триффан, последовать моему примеру: поразмышлять немножко обо всем, что пережито нами в пути, и набраться сил на будущее.

Триффан знал из опыта, что, когда Босвелл говорил «поразмышлять немножко», это означало неподвижное сидение, которое могло длиться часами, и потому покорился неизбежному.

Вскоре почва в тоннеле сделалась темной: медовый слой кончился, и дальше пошла глина вперемешку с галькой, с обилием пищи и небольшими норами.

— Это помещение для гостей, — шепнул Босвелл. — Когда-то здесь останавливался твой отец.

Триффан добыл червяков, и они принялись закусывать, а потом расположились друг подле друга, чтобы отдышаться после нелегкого во всех отношениях последнего этапа пути.

«Босвелл советовал поразмышлять о проделанном пути,— сонно думал Триффан.— Но теперь мы уже на месте, живые и здоровые». Он чувствовал смертельную усталость. Босвелл, как обычно, начал молиться, но Триффан, при всем старании, не в состоянии был сосредоточиться. Мысли разбегались и путались, тепло разливалось по всему телу, расслабились и ушли в подушечки лап натруженные когти. Как сквозь сон до него доносилась благодарственная молитва Босвелла по случаю благополучного возвращения домой. Ее слова невольно вызывали воспоминания о многих годах непрерывных странствий, об усилиях, которые предпринимали кроты, чтобы попасть в эту священную обитель и в конце пути узреть наконец Свет Безмолвия, оставив позади все опасности и печали.

— Не должно кроту-летописцу думать о прошлых печалях, как и о тех, что могут ожидать его в будущем. Мысль писца должна быть постоянно обращена к Безмолвию. Оно присутствует всегда для того, кто жаждет услышать его. Но по возвращении из странствия крот-летописец обязан воздать хвалу Камню за милость его, что и делаю я сейчас.

Была ли то молитва или назидание, предназначенное Босвеллом для Триффана, его ученика? Молодой- крот почти ничего не слышал; зато он видел, как вокруг Босвелла возникло