Не обошлось, конечно, и без кое-каких дел: телефонный мастер снова включил телефон; приезжал укладчик ковролина; почтальон доставил аккуратно упакованный набор кастрюль — неизбежный подарок родителей Карла на новоселье. Но эти события можно было не принимать в расчет. Посторонние люди, словно привидения, появлялись и исчезали без следа, абсолютно не мешая нам исполнять любую нашу прихоть.

Сам дом оказался неиссякаемым источником радости — настолько он был оригинален. Низкие потолки, узкие винтовые лестницы, арочные дверные проемы, при проходе через которые Карлу пришлось бы пригибаться, будь он хоть чуточку выше своих метра восьмидесяти. И стены — голые и белые, как листы чистой бумаги, готовые принять любые знаки нашего присутствия здесь.

Долгие, бесцельные, праздные прогулки по окрестностям тихой деревни; поездки на машине куда глаза глядят, ради удовольствия новых открытий; обеды в деревенском пабе, попавшемся на пути часа в три дня; бесконечные занятия любовью в спальне, залитой закатным солнцем, — невидимые, но зловредные ходики, неустанно оттикивавшие минуты в Рединге, вдруг умолкли. Мы улыбались встречным людям, получали ответные улыбки, но мы никого не знали, и нас никто не знал.

Каждый миг мы видели что-нибудь новенькое: то супружескую чету средних лет, чинно выгуливавшую четырех лабрадоров на главной деревенской площади, то живописную ферму на границе с соседним Уорхемом, то поле, где паслись белые пони, прекрасные как мираж. И всегда, везде — солнечный свет, прохладный ветерок, витающие в воздухе запахи земли и диких цветов. И чувство, будто мир замер в ожидании, готовясь плавно нырнуть в лето.

В четверг Карл отправился за машиной, которую ему предоставляла новая фирма. Я довезла его до железнодорожной станции Уорхема на нашей маленькой белой спортивной «мазде» — с этого дня она переходила в полное мое распоряжение.

— Может, довезти тебя до самого Борнмута?[12]— предложила я, когда мы подъехали к станции. — Буду только рада, честное слово.

— Спасибо, Анни, не стоит. Нет смысла возвращаться на двух машинах. Я отлично доберусь туда на поезде, не займет много времени. Вернусь не позже половины третьего, — добавил Карл, открывая пассажирскую дверцу. — Пока!

Странно было возвращаться в одиночестве. Я внушала себе, что просто не привыкла сидеть за рулем — в Рединге я в основном пользовалась общественным транспортом. Но здесь придется рассчитывать на свою машину. На подъезде к Эбботс-Ньютону я заметила, что все вокруг выглядит необычно, а прежняя, казавшаяся вечной умиротворенность будто испарилась: ветви деревьев хрустели и трещали, птичьих стай не видно, и ни единого звука, говорящего о присутствии людей.

«Не дури, — убеждала я себя. — Это тебе не город, а в сельской местности всегда так. Бояться абсолютно нечего». И все же остаток пути до дома я, как ни старалась, не могла выгнать из головы тревожные мысли. Едва входная дверь закрылась за мной, защитная система моего мозга на секунду отключилась и перед моим мысленным взором возникло нечто неописуемо ужасное; громадный и неведомый мир, словно океан, окружал меня, напоминая о другом времени и другом месте, где я испытывала то же самое.

Почти сразу же видение исчезло, но сама возможность его возвращения пугала меня. Из чувства самосохранения мой мозг отогнал прочь мысли о жутком видении, сосредоточившись на зеленовато-голубом «фиате», который я несколько минут назад видела в соседском проезде. «Непременно загляните ко мне поболтать, когда устроитесь, — сказала мне Лиз при знакомстве. — Если моя машина здесь, то и я здесь».

Я всегда страшно стеснялась навязываться кому-нибудь в гости, и пусть формальное приглашение соседки я получила, но откуда мне знать — вдруг мой визит будет некстати, вдруг она пригласила меня из элементарной вежливости. Но меня гнало из дома что-то более глубоко укоренившееся в моем сознании, чем страх оказаться незваной гостьей. Я не могла ждать возвращения Карла наедине со своими страхами.

Я не знала, принято ли здесь запирать дверь на замок или достаточно захлопнуть. В конце концов, решив, что более безопасный вариант предпочтительнее, даже если он ошибочный, заперла дверь и взяла ключ с собой. Дойдя до входной двери Лиз, нажала на кнопку звонка. Из глубины дома донесся приглушенный звон колокольчиков, и после примерно полуминутного ожидания дверь открылась. На пороге стояла Лиз.

— Анна! — воскликнула она звонко и радостно, словно с утра ожидала моего прихода. Оказывается, я совсем не запоминаю лиц. Передо мной стояла та же самая женщина, полненькая, улыбчивая, с серо-голубыми глазами, а я смотрела на нее так, словно видела впервые. — Чем могу вам помочь, моя милая?

Искреннее гостеприимство Лиз придало мне уверенности в себе, пусть и не такой, как у Петры, но все же.

— Нет-нет, мне ничего не надо. Просто решила заглянуть, познакомиться поближе… если только вы не заняты.

— Что вы, конечно, нет! Входите, я поставлю чайник.

Я прошла за ней в прихожую, сплошь в безделушках и фотографиях в рамках. Семеня по коридору, слегка повернув голову, Лиз бросала мне реплики через плечо:

— В самом деле, моя милая, приходите когда захотите. Это главное достоинство жизни в крохотной деревушке, здесь все друг другу — добрые соседи, можно не опасаться встречи с дурными людьми.

— Разумеется, — с готовностью подтвердила я. — Об этом я и не беспокоилась.

— А даже если и беспокоились, я бы вас за это не осудила, моя милая. Как говорил мой покойный супруг, излишняя осторожность не повредит.

Мы вошли в кухню, битком набитую, как и прихожая, всевозможными пустячками, но по-домашнему уютную: замысловатые поделки из сосны, целая библиотека кулинарных книг, слабый аромат сдобы и мускатного ореха.

— Сейчас будем чаевничать, — сказала Лиз. — Не хотите ли имбирного печенья к чаю?

— С удовольствием.

Я присела к столу в центре солнечной комнаты, и мое внимание привлекла фотография в серебряной рамке, на противоположной стене. Две улыбающиеся девочки, темноволосые, с лицами, выражающими подростковую самоуверенность, и ямочками на щеках. Почувствовав на себе взгляд Лиз, я поняла, что надо что-то сказать.

— Какая прелесть! Ваши внучки?

— Дочки. Фотографии, как видите, давнишние, но девочки, благослови их Бог, выросли в настоящих красавиц.

Хозяйской поступью пройдя по кухне, Лиз подошла к фотографии и, по очереди указав на детей, сказала:

— Это Кейти, а это Эллис.

— Сколько им сейчас?

— Кейти тридцать семь, а Эллис тридцать пять. Я вышла замуж совсем юной, как многие в то время. К моему великому сожалению, обе мои дочери живут за границей.

Она вернулась к плите и чайнику, но явно ждала дальнейших расспросов. Приглядываясь к снимку, я ощутила укол зависти.