Дюпре. Я никак не могу понять, что могло побудить его — богатого, молодого, беспечного — войти в заговор...

Де Верби. Слава!

Дюпре (улыбаясь). И вы говорите это адвокату, который двадцать лет занимается практикой? Я слишком хорошо изучил людей и дела и знаю, что самые высокие мотивы служат лишь для прикрытия самых низменных побуждений, и я еще не встречал человеческого сердца, свободного от расчета.

Де Верби. А сами вы защищаете бесплатно?

Дюпре. Да, случается, и нередко. Но я защищаю только по убеждению...

Де Верби. Вы, по-видимому, человек состоятельный?

Дюпре. У меня было состояние; иначе я при существующих нравах давно пошел бы по миру.

Де Верби. Значит, вы по убеждению взяли на себя защиту молодого Руссо?

Дюпре. Я считаю, что он попался на удочку лиц, занимающих высокое положение в обществе, а мне нравятся люди, которые если и попадаются в ловушку, то из-за своего благородства, а не из-за личных корыстных расчетов... ибо в наш век одинаково алчны и обманутый и тот, кто извлекает из обмана выгоду.

Де Верби. Вы принадлежите, как я вижу, к секте человеконенавистников.

Дюпре. Я недостаточно уважаю людей, чтобы ненавидеть их, ибо до сих пор мне не встретился ни один человек, которого я мог бы полюбить... Я довольствуюсь тем, что изучаю своих ближних; я вижу, что все они разыгрывают комедию — одни более, другие менее успешно. Я не заблуждаюсь на их счет — это правда; они просто забавляют меня, и я готов хохотать, как зритель на галерке. Вот только я не свищу — для этого мне не хватает темперамента.

Де Верби (в сторону). Как повлиять на такого человека? (Вслух.) Но, что ни говорите, сударь, вы ведь не можете обходиться без людей.

Дюпре. Могу.

Де Верби. Но ведь и вы иногда страдаете?

Дюпре. Тогда я предпочитаю быть наедине с самим собою. Впрочем, в Париже все можно купить, даже сочувствие; поверьте, я живу только потому, что жить — долг каждого человека. Я испробовал все: милосердие, дружбу, преданность... Облагодетельствованные вызвали во мне отвращение к благодеянию, а иные филантропы внушили мне отвращение к благотворительности; из всех видов обмана обман в области чувств — самый гнусный.

Де Верби. А родина, сударь?

Дюпре. О сударь, с тех пор как изобретено понятие человечества, родину считают пустяком.

Де Верби (смущенный его словами). Итак, сударь, по-вашему, Жюль Руссо слишком восторженный юноша?

Дюпре. Нет, сударь, по-моему, тут налицо загадка, требующая разрешения; и с вашей помощью я разрешу ее.

Де Верби вздрагивает.

Слушайте, давайте поговорим откровенно... По-моему, вы в этом деле не совсем постороннее лицо.

Де Верби. Сударь...

Дюпре. Вы можете спасти этого юношу.

Де Верби. Я? Каким образом?

Дюпре. Своими показаниями; их подтвердит Антуан, он обещал мне...

Де Верби. У меня есть основания держаться в стороне...

Дюпре. Следовательно, вы тоже участник заговора?

Де Верби. Сударь...

Дюпре. Вы вовлекли этого младенца?

Де Верби. Сударь, ваши выражения...

Дюпре. Не пытайтесь обмануть меня! Но чем вы соблазнили его? Он богат, ни в чем не нуждается.

Де Верби. Послушайте, если вы промолвите хоть одно слово...

Дюпре. О, своею жизнью я ничуть не дорожу.

Де Верби. Сударь, вы отлично знаете, что Жюль выпутается; если же, по вашему наущению, он будет вести себя недостойно, он лишится руки моей племянницы, наследницы титула, который носит мой брат, камергер двора.

Дюпре. Значит, и этот юноша готов действовать по расчету! Подумайте, генерал, о том, что я вам предлагаю. У вас есть могущественные друзья, это ваш долг.

Де Верби. Долг? Сударь, я вас не понимаю.

Дюпре. Вы сумели его погубить, так неужели же не сумеете спасти? (В сторону.) Он у меня в руках.

Де Верби. Я подумаю, сударь.

Дюпре. Не рассчитывайте, что вам удастся от меня отделаться.

Де Верби. Генерал, не дрогнувший в минуту опасности, не дрогнет перед каким-то адвокатом.

Дюпре. Как вам будет угодно.

Де Верби уходит и в дверях встречается с Жозефом.

Дюпре и Жозеф.

Жозеф. Сударь, я только вчера узнал, что вы — защитник господина Жюля Руссо; я отправился к вам, ждал вас до поздней ночи, но не дождался; сегодня утром вас не было дома; но я работаю на господина Руссо, и мне пришла в голову счастливая мысль зайти сюда: я подумал, что вы непременно должны приехать, и подкараулил вас.

Дюпре. Что вам от меня нужно?

Жозеф. Я Жозеф Бине.

Дюпре. Ну и что же?

Жозеф. Сударь, — не в обиду вам будь сказано, — у меня накоплено тысяча четыреста франков... О! Моих кровных, я откладывал каждый грош; я мастер-обойщик, и у моего дядюшки Дюмушеля, бывшего виноторговца, водятся деньжата.

Дюпре. Нельзя ли попроще? Что означает это таинственное вступление?

Жозеф. Тысяча четыреста франков — это немалые деньги, но, говорят, адвокатам надо много платить, и потому-то их такая пропасть и развелась, что им помногу платят. Лучше бы мне сделаться адвокатом, тогда она сразу вышла бы за меня.

Дюпре. Да вы сумасшедший, что ли?

Жозеф. Вовсе нет. Денежки мои при мне: смотрите, сударь, я не вру. Это вам.

Дюпре. То есть?..

Жозеф. Если только вы спасете господина Жюля... от смерти, разумеется... и если вы добьетесь, чтобы его выслали... Я не хочу его погибели; но пусть он попутешествует... Он богат, будет развлекаться... Словом, спасите ему жизнь... сделайте так, чтобы его приговорили к обыкновенной высылке, лет, скажем, на пятнадцать, и тогда эти тысяча четыреста франков — ваши; я отдам их вам от чистого сердца, а сверх того еще сделаю вам кресло для кабинета. Вот!

Дюпре. Зачем вы все это говорите?

Жозеф. Зачем? Я женюсь на Памеле... Милочка Памела будет моею.

Дюпре. Какая Памела?!

Жозеф. Памела Жиро.

Дюпре. А что общего между Памелой Жиро и Жюлем Руссо?

Жозеф. Вот как! А я-то думал, что адвокатам платят за то, что они образованные и все знают... А вы, оказывается, ничего не понимаете? Теперь я не удивляюсь, что некоторые называют адвокатов неучами. Беру свои тысяча четыреста франков назад. Памела винит себя, то есть меня винит в том, что я предал его в руки палача, а если он будет спасен, в особенности, если его вышлют, сами понимаете, я женюсь на Памеле, и так как высланные живут не во Франции, то я смогу не тревожиться за свою семейную жизнь. Добейтесь, чтобы на пятнадцать лет; ведь это пустяк, пятнадцать лет, если путешествовать, а тем временем дети мои уже подрастут и жена будет уже в таком возрасте... Понимаете?