как кинопроектор, то молчит, как настоящий партизан. Я удолбался жить на вулкане. Честное слово. Каждый день приносит что-то новое.

Что следующее? Какие еще подробности выяснятся? А самое хреновое, получается, Максим Сергеевич приступил к выполнению какого-то задания от своих настоящих хозяев. С Лиличкой они познакомились больше года назад. Почти два, насколько я могу судить по обрывкам воспоминаний. Актриса, похоже, и есть тот связной, о котором говорил Джонатан. А что? Неплохой вариант. Она мотается по стране. Общается со многими людьми. Никого не удивит большое количество знакомых, среди которых по-любому есть канал для связи. Он, этот канал, может быть каким угодно и вообще не вызывать подозрений. А там, гдядишь, и за границу ездит на гастроли. Не знаю. Ни черта не знаю…Факт в том, что в моем сне Джонатан конкретно сказал. Мол, сидишь, никуда не рыпаешься. Живёшь, строишь карьеру. Цель — попасть в сферу госбезопасности. Придет время, связной сам тебя разыщет. Вот, судя по наличию Лисички, время пришло. Понять бы еще, время для чего? Комарова? Но Максим Сергеевич охотился за ней херову кучу лет. А с блондинкой он познакомился всего лишь два года назад. Что ж хозяева так долго ждали? Несрастухи опять получаются.

— Максим Сергеевич, но не это самое важное. Звонили из Москвы…– Калинин шел за мной следом, стараясь не отставать, и бубнил в спину, чем ужасно, просто невыносимо раздражал. Хотя, сказать честно, меня сейчас все раздражает.

— Замечательно, Володя. Москва — это хорошо. Это — прекрасно. Москва — столица нашей Родины. И что нам сказали из Москвы?

Мы уже оказались перед зданием управления. Я остановился, посмотрел на вход. Потом свернул в сторону и пошел к елочкам. Не хочу заходить внутрь. И Комарову видеть не хочу. Вернее, хочу. Даже очень. Удивительное дело, но я, похоже, соскучился. И видеть хочу, и вообще. Но теперь, в свете открывшейся правды, я не знаю, так ли уж безобидно мое нахождение рядом с ней. Вдруг список этих советских нелегалов и есть мое задание?

— Максим Сергеевич, надо решать ситуацию, которая связана с Масловым. Мы должны отчитаться о том, что убийство произошло на бытовой почве. Диверсии не было, есть лишь проблемы личного характера со всеми вытекающими отсюда последствиями. В любом случае, у нас имеется признательное письмо его жены. Оставлять ситуацию открытой мы не можем. Понимаете? Не в этих обстоятельствах.

Я похлопал по карманам. Потом вспомнил, что снова не купил курева и посмотрел на Калинина. Тот сразу все понял правильно. Тут же вытащил пачку. Протянул ее мне.

— Угощайтесь. Так вот… Решение наверху было принято, информация подтвердилось. Он приедет. И нам надо, как можно быстрее, дело Маслова прикрыть. Мол, все обошлось испугом. Нет проблем. Потому что их, получается, на самом деле, нет. Чертежи вернулись на место. Я понимаю, Вы настаиваете на другой версии. Но ее нет. Все сходится к тому, что Лев Иванович от переутомления совершил абсолютно неадекватный поступок. Ушел с завода с секретными сведениями. Может, сделал это машинально. Скорее всего, не отдавал отчета своим поступкам. Тем более, получается, у него в семье были большие проблемы. Супруга ревновала, устраивала скандалы. Он, наверное, на нервной почве не понимал, что делал. А потом произошла трагедия. Анна Степановна приехала к Маслову на дачу, чтоб разобраться с их отношениями. Вышла ссора. Ну, а дальше — стечение обстоятельств. Не учла только, что ее будет мучать совесть…

Следом за сигаретами появился коробок спичек. Его я тоже взял. Прикурил, затянулся, выпустил дым, а затем перебил Калинина, собирающегося зайти на новый виток своих словесных виражей.

— Володя, это бред. То, что ты говоришь. Полный бред. Что Василий говорит? Созванивался сегодня?

— Да, конечно. Сразу утром и беседовал с ним. Заехал перед работой. Дело Маслова забрали комитетчики. Не знаю, почему. Они ничего Василию Андреевичу не объяснили. Но сами знаете, эти товарищи никогда ничего не объясняют. А вот супруга…там все очевидно. Самоубийство. Тем более, предсмертная записка имеется. Но Вы поймите, если чекисты взялись за инженера, но при этом приезд все равно подтвердили, значит, ничего страшного не произошло. Значит, Комитет не считает опасным показать ему наш город и наш завод. Мы-то зачем будем упираться рогом? Я предварительно сказал во время разговора с Москвой, что ситуация решилась. Но они ждут Вашего подтверждения.

— Володь…О ком ты говоришь все время? Кто «он»? Чей приезд?

— Максим Сергеевич, ну, Вы что? Стоял вопрос, попадает ли наш завод в список мест, которые посетит делегация. Теперь точно известно, что попадает. Они поедут сначала на Атомную станцию. Из наших с ними будет Косыгин. Здесь встречает первый секретарь Воротников.– Калинин говорил быстро, скороговоркой.

Словами давился, глотая их вместе со слюной. Особист волновался все больше. Так понимаю, из-за моего упрямого нежелания закрывать глаза на ситуацию с Масловым.

— Володя! Кто «они»⁈ Кто 'он⁈ Я не понимаю ни черта!

— Фидель Кастро. — Выражение лица у Калинина было такое счастливое, будто он назвал совсем другое имя. Например, дедушка Мороз.

Я нервно хохотнул. Это вышло, между прочим, непроизвольно. Чисто реакция организма. Точнее расшатанной в конец психики.

— Володя…ты заговариваешься? Или бухал? Бухал⁈ Ну-ка дыхни! — Наклонился к особисту и потянул воздух носом. Да потому что какой, нахрен, Фидель Кастро? Калинин угорает?

— Максим Сергеевич! Ха! — Калинин с чувством выдохнул прямо мне в лицо. Имелся лишь запах табака, что вполне логично, учитывая, чем мы сейчас занимаемся. — Знаете же, я на работе ни-ни. Ну, Вы чего? Мы ждали этого момента столько времени. Представляете, лидер «Острова свободы» в нашем городе, на нашем заводе. Это событие, которое на всю жизнь запомнится. Детям будем рассказывать. Или внукам. А тут наша история с Масловым… Это хорошо, Анна Степановна призналась…

Калинин тут же осекся, понимая, что именно сказал.

— То есть… что она повесилась, конечно, плохо. Но то, что призналась, это — хорошо. Из-за случившегося рассматривался вопрос об изменении маршрута и списка мест, которые посетит делегация. Однако, теперь все хорошо. Я уже отчитался по Маслову но Вы же понимаете, Москва ждет Вашего заключительного слова.

— Подожди… — Я выбросил окурок, а потом потянулся за второй сигаретой. Потому что нервы вообще ни к черту. Если меня не хватит инсульт, это будет очень удивительно.– Фидель Кастро? Тот самый? С Кубы?

Господи, какую удивительную херню несу. Будто существует много Фиде́лей. Теперь как бы Калинин не заподозрил, что я бухой. А он, судя по выражению лица, так, наверное, и подумал. Либо, что его начальство сошло с ума.

— Ну, да… Максим Сергеевич, отдохнуть бы Вам, что ли. Денек. Выспаться. — Владимир Александрович смотрел на меня с некоторыми сочувствием. — Переговоры по атомной энергетике и самолетостроению предстоят. Сам Фидель приезжает и его сын. Ну, естественно, в сопровождении кубинских спецслужб. Парень, сын имею в виду, учился два года в нашем Университете. Под другим именем, конечно. Вы еще не бывали тогда у нас… Это с 1968 по 1970. Не знаете, наверное. Так вот, учился. Да. Два года. На физическом факультете. Его перевели в Москву из-за того, что он тайно женился на студентке. Сначала, конечно, информация была секретная. Только коллеги из Комитета суетились. Им приходилось приглядывать за сыном кубинского лидера. Ну, вот и получается, отец по вопросам сотрудничества, а сын к свое жене. Хочет забрать, вроде бы ее. Уже дата известна. 1 и 2 июля. То есть у нас меньше двух недель. Это ведь серьезное мероприятие. Еще с ними переводчица — дочь испанского коммуниста, Пилар Уэрте Гарсия. Вы понимаете, какой это уровень. Мы не можем просто сейчас снова поднимать вопрос о Маслове. Ну, ничего же смертельного не произошло.

— Володя, у нас два трупа. А у тебя ничего смертельного не произошло…Иди. Мне надо подумать.

Калинин набрал воздуха в грудь, видимо, собираясь вывалить на меня новую порцию фактов, способных сломить мое упрямство. Володя думает, мне от ничего делать просто охота повредничать. Вот так, наверное, все выглядит в его глазах. Типа, уперся козел Московский, принципы свои отстаивает. Можно же сейчас этими принципами поступиться, дело Маслова прикрыть. А потом, если уж не в моготу, уедет Фидель Кастро, и ковыряйтесь, Максим