Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покрутив головой, сержант милиции перевел луч фонаря ниже.
Дубов Игорь Анатольевич. Год рождения 1957. Ранее судим. Приговорен по статьям УК РСФСР 191-прим, 218 ч. 1 к шести годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
Приметы преступника… Кличка Лютый.
Посмотрев на фотографии, милиционер поправил на плече ремень автомата.
— Ох и рожи, — пробормотал он, отдавая ориентировку напарнику. — Мать родную зарежут! Твари!
— Тут написано — оба вооружены! — встревоженно отозвался тот.
— Это всегда так пишут, — пренебрежительно отмахнулся первый. — Какая-нибудь заточка или нож из напильника, вот и вооружены, — хмыкнул он.
— Я слышал, они у часового автомат забрали, — не согласился второй.
— Это говорят только для того, чтобы лучше ловили, — засмеялся сержант. — Я сам в ВВ служил. Попробуй на вышку заберись. Часовой спать будет, и то хрен получится. С других вышек засекут.
— Псих! — зло отбросил ножницы мускулистый. — Мы чего, до утра портняжить будем?!
— Не хочешь, чтобы повязали, — шей, — пробурчал худощавый, примеряя китель подполковника МВД. — Почти как на меня шит. Сейчас на машинке прострочу, и вперед. Я старлей, а ты майором будешь.
Недовольно ворча, мускулистый начал прошивать крупными стежками проведенную на брюках мелом линию. Псих насмешливо улыбнулся.
— Хватит, — остановил он явно недовольного работой напарника. — Лучше в коридоре пошарь. Может, ножовку по железу найдешь. Тут два ружья есть. Пятизарядка и двустволка двенадцатого калибра. Стволы по цевье отрежем, класс будет.
— Зачем? — не понял мускулистый.
— Неправильно тебе кличман дали, — засмеялся Смирнов. — Надо было не Лютый, а Дуб. По фамилии.
— Уж больно ты умный, — обиделся тот.
— Ты хоть раз обрезы делал? — спросил Псих.
— В кино видел, — огрызнулся Лютый и вышел в коридор. Вернулся он почти сразу. В руках у него была ножовка. — Слышь, — негромко спросил он. — Не пора дергать? А то скоро светло будет. Хрен прорвемся.
— Как рука-то? — посмотрел на него Смирнов.
— Почти в норме. — Лютый пошевелил плечом. — А с чего ты таким заботливым стал? — усмехнулся он.
— Зинка пришла под вечер. Она дежурила сутки, — продолжая шить, начал размышлять вслух Псих. — Так что до послезавтра ее не щекотнутся. Корову тоже. Подумают, нас ищет.
— Думаешь, начальник режимной части должен по лесам беглых ловить? — засомневался Дубов. Положив на колени пятизарядку, он начал водить по стволу ножовкой.
— «А если был ты деревом, родился баобабом…» — весело пропел Смирнов.
— Тронулся? — повернулся к нему Лютый.
— Так ведь пока розыск не объявлен, колония нас своими силами ищет, — присев возле тела Коровина, сказал Псих. — Не, — вполне серьезно начал он, — не дуб ты, а гений. Правда, лютый, — он подмигнул удивленному напарнику, — но все равно гений!
Увидев в его руке «Макаров», Дубов вскочил.
— Как же я его ошмонать не догадался? — с досадой проговорил он и, протянув руку, попросил: — Слышь, дай «дуру» мне.
— Ты на меня трех жмуриков повесил, — подкинув пистолет, улыбнулся Смирнов. — Так что, приятель, пили стволы. Мне до златоглавой ой как прорваться нужно! Прямо до не могу. А с этим, — он щелкнул предохранителем, — такой шанс есть.
Сплюнув, Дубов стал допиливать ствол пятизарядки.
— А ты мне вот что скажи, — принимаясь за брюки, посмотрел на него Псих. — Тебе осталось хрен да маленько. А ты под вышак дуром прешь. На кой тебе это надо?
— Мне не меньше твоего в Москву надо, — нехотя отозвался Лютый. — Я по трупам пойду, но буду в столице!
Смирнов с интересом посмотрел на него.
— Слышь, — спросил он немного погодя. — Базар идет, что ты со следователем во время допросов в любовь играл. В натуре или парашу тискают?
— Я слышал, ты Маргарет Тэтчер в камере тыкал. Базарят, аж визжала! Поэтому, мол, тебя и не расшмаляли. Она заявила, если Психу лоб зеленкой намажете, войну вплоть до ядерной объявлю, — отбросив в сторону кусок ствола, проговорил Дубов.
— Было дело, — мечтательно потянулся Псих. — Я пока под следствием был, со всеми бабами из НАТО переспал. Поэтому и шью штаны рядом с упокойником Коровой.
Дубов, открыв рот, удивленно замер, а потом гулко захохотал.
— Убавь громкость! — яростно прошептал Псих. — В Кирове услышат!
* * *
— Что? — растерянно спросил Фомин. — Задворский убит?
— Недалеко от метро «Измайловская». — Молодой человек в джинсах достал из нагрудного кармана спортивной рубашки сигареты. — Пуля в голову, пуля в сердце.
— Так месяц назад был убит Вилкин, — сказал Фомин.
— Думаешь, один исполнитель работает? — Сидящий перед включенным вентилятором плотный майор милиции внимательно посмотрел на Фомина.
— Похоже, что так, — кивнул Александр. Он встал. — Пойду допрошу Вьюна.
— Так его вчера вечером в СИЗО отправили, — сказал плотный.
— Но ведь трое суток кончаются только завтра, — удивленно остановился Фомин.
— Я вчера карманника привез с Савеловского, — сказал майор, — а Вьюна как раз в «воронок» сажали.
Женщина в форме МВД с погонами прапорщика неторопливо шла по длинному коридору вдоль тяжелых железных дверей. Возле одной двери остановилась. Отодвинула железный «пятак», заглянула в глазок. Четверо мужчин, сидя за длинным столом, увлеченно играли в домино. Контролер пошла дальше. Вдруг громко застучали в дверь одной из камер.
— Чего?! — недовольно заорала она.
— С человеком плохо! — раздался приглушенный крик.
Дробно стуча каблуками по гулкому полу, женщина побежала вперед. Подскочив к двери, заглянула в глазок. Молотивший по двери кулаками рослый татуированный парень, подчиняясь ее требовательному «Отвали!», со смехом отскочил в сторону. Прапорщик увидела лежащего на полу невысокого человека в спортивном костюме. Вокруг его головы медленно расползалась темно-красная лужа. Грубо выматерившись, она бросилась к дежурному телефону.
* * *
Женщина в темных очках нервно спросила атлета:
— Ты уверен, что его убьют?
— Конечно, — дернул тот налитыми силой плечами. — Сегодня же.
— Отец тобой доволен, — сняв очки, женщина положила их в маленькую сумочку.
— А ты? — шагнув вперед, атлет взял ее руку своими жесткими сильными пальцами.
— Конечно, — засмеялась она. — Ты делаешь то, что надо. И я…
— Нина! — Мужчина ткнулся лбом в ее колени. — Я больше так не могу. Я люблю тебя.