— Я думала, что она убирает только тогда, когда знает, что я за ней наблюдаю. Одному лишь Богу известно, что она делает остальную часть дня.

Анна промолчала. По опыту она знала, что слово в защиту Арселы никогда не приносило пользы. Скорее, это даже вредило ей.

— Как обычно? — спросила Анна, лишь слегка приподняв бровь.

Моника не ответила. Это означало, что ответ должен быть очевиден. Анна пошла в кухню и спустя несколько минут вернулась с полным бокалом виски с содовой, и содовой там было совсем немного. Уменьшение количества скотча никогда не срабатывало — прошлый опыт научил ее и этому тоже.

— Спасибо, дорогая, — Моника внезапно улыбнулась. — Послушай, я только что говорила с Гленном. Он уже в пути. Ты ведь встретишь его, правда? — Агент Моники Гленн Лефевр был единственным человеком, с которым она регулярно виделась в последнее время.

Анна многозначительно посмотрела на свои часы.

— Я сейчас ухожу, но я предупрежу Арселу.

— Я ей не доверяю, — нижняя губа Моники оттопырилась. — Не забывай о том, что произошло в прошлый раз.

Она имела в виду тот случай, когда Гленну пришлось торчать у ворот. Анны не было дома, она бегала по поручениям, а Арсела пылесосила, поэтому только Моника услышала его звонок. К тому моменту, когда ей удалось добраться до домофона, было слишком поздно. Гленн повернулся и уехал, решив, что никого нет дома.

— Я скажу ей, чтобы она прислушивалась к дверному звонку, — быстро добавила Анна. — Я бы осталась, но мне нужно к маме.

Моника разгневанно вздохнула.

— Разве я зря плачу Эдне? В любом случае, мама вряд ли знает, какой сегодня день недели, не говоря уже о том, в какое время ты придешь домой.

— Она знает больше, чем ты думаешь.

Но Моника, которая месяцами не навещала мать и даже не подумала о том, чтобы пригласить ее к себе, не могла знать, что Бетти становится раздражительной, когда Анна опаздывает.

— Да ладно, ей не составит труда подождать. Мне хочется поплавать. — Моника не улыбалась, давая понять, что это не просьба, а приказ.

Сердце Анны упало. Монике понадобится помощь, чтобы залезть в бассейн и вылезти из него, и даже если бы она не была инвалидом, нельзя было оставлять ее в воде одну после нескольких скотчей. Анна снова взглянула на часы.

— Сейчас?

Джойс, физиотерапевт, будет здесь завтра, и она проведет большую часть времени, делая упражнения с Моникой в бассейне. Почему ее сестра не могла немного подождать?

— Я пообещала Эдне… — Анна запнулась. Лицо Моники сказало ей, что в ближайшее время она не сможет уйти.

— Я уверена, что Эдна поймет, — Моника говорила медленно, делая ударение на каждом слоге.

— Я не…

— Как ты чувствовала бы себя, если бы тебе пришлось зависеть от других в каждой мелочи? — голос Моники дрогнул. — Ты не думаешь, что мне бы хотелось быть в состоянии самой залезать и вылезать из бассейна?

— Это не значит, что я не сочувствую тебе. Просто я все это уже слышала.

— Сочувствуешь? У тебя нет ни малейшего представления о том, что я испытываю. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью… потом я вспоминаю… — Моника подавила рыдание, прижав руку ко лбу таким театральным жестом, что Анна едва не застонала.

Воспоминание о том дне не давало Анне покоя. Фотосессия для журнала «Вэнити Фэйр» на борту катера Моники. Разве это была не идея Анны сделать несколько снимков Моники на борту ее катера «Морской бриз»? Как будто Анна могла знать, что катер ударится о бревно и перевернется и что ее сестра останется парализованной от талии до пят. Моника не обвиняла ее в этом, или, по крайней мере, так она говорила — достаточно часто, чтобы Анна заподозрила обратное. Много месяцев, даже лет, Анна тоже обвиняла себя, но всему есть предел.

— Послушай, я знаю, как тебе тяжело, но…

— Ничего ты не знаешь, — рот Моники дрожал.

«Хорошо, ты выиграла», — Анна вздохнула, принимая поражение.

— Я пойду переоденусь.

Она устало зашагала к домику у бассейна. У нее появилось такое ощущение, словно Монике, постоянно пытавшейся унизить ее, наконец удалось добиться своего. И Анна вдруг перенеслась в шестой класс, услышала, как учитель физкультуры пронзительно свистит, и увидела, как все вылезают из бассейна. Но она была слишком толстой, чтобы перелезть через бортик. Слушая колкости и хихиканье одноклассников, Анна брыкалась и тянулась до тех пор, пока мисс Бэбкок в конце концов с презрительным взглядом не схватила ее грубо за руку и не вытащила на пол. С того дня Анну прозвали Моби[4].

Все эти годы щеки Анны пылали при этом воспоминании. Одной лишь мысли о том, что ее увидят в купальнике, было достаточно, чтобы вызвать ее подростковые комплексы, даже несмотря на то, что никто, кроме Моники, не будет свидетелем ее унижения. Анна посмотрела на бассейн, сверкавший, как осколки стекла в послеполуденном солнце. Если бы ее не переполняла тревога, она бы оценила его очарование. Бассейн был таким же старым, как и сам дом, его выложенная мозаикой плитка и декоративная кромка придавали ему дорогой, старинный вид. Растения, посаженные в дни Хаффа Хаффингтона, — джакаранда, тюльпаны и парагвайский паслен, — бросали похожую на кружево тень на патио и на домик с жалюзи на окнах, находившийся у воды внизу. Когда Анна приблизилась к нему, ее внимание привлекла встроенная справа жаровня для барбекю, служившая напоминанием о богатых вечеринках, устраивать которые Моника была большая мастерица, — вечеринках, на которые Анну и Лиз время от времени приглашали, — и о том, насколько изменилась жизнь с момента несчастного случая, разделившего ее на До и После.

Несколько минут спустя Анна вышла из домика, одетая в закрытый купальник, который мог считаться стильным во времена ее бабушки, и завязав на талии полотенце. Проходя через патио, Анна чувствовала на себе взгляд Моники, замечающий каждый ее шаг. Разве это не Моника должна была стыдиться своего почти обнаженного тела?

Анна вздохнула, таща шезлонг, на котором лежала Моника, к бортику бассейна, затем наклонилась и руками обхватила сестру за талию, в то время как Моника обняла ее за шею, и вдруг Анна почувствовала, что что-то сместилось у нее в пояснице. Стиснув от боли зубы, она опустила Монику в воду и немного погодя присоединилась к ней, держась рукой за ноющую поясницу.

— Ой! Она холодная! — Моника продолжала крепко держаться за бортик.

Анна открыла рот, чтобы возразить, — температура воды, нагретой солнцем, даже в ноябре редко опускалась ниже семнадцати градусов, — но промолчала. «С моим жиром даже Северный Ледовитый океан покажется теплым!» — подумала она. Когда Анна оттолкнулась от бортика, она вновь испытала тревогу. Какое-то время она не могла дышать, казалось, что вода делает ее руки и ноги более тяжелыми, но она с большим трудом смогла удержаться на поверхности…