Анна уронила свой кошелек и бросилась на помощь Эдне.

— Все в порядке, мама. Никто не собирается причинять тебе боль.

Она схватила слабеющую руку, и через некоторое время Бетти успокоилась, позволив Эдне вырваться.

— Папа ушел. Помнишь? — Бледные голубые глаза Бетти прекратили свое тревожное блуждание и сосредоточились на Анне. Напряжение медленно отпускало ее тело.

— Анна, милая! Это ты? — Бетти всегда требовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к тому, что Анна взрослая; в сознании Бетти ее дети всегда были маленькими. — Я думала, ты в школе.

— Нет, мама. Я работаю. Помнишь?

— Да, да, конечно. — Бетти охрипла от визжания. Ее волосы развевались, как дым от затушенного костра, сквозь них просвечивала розовая кожа головы.

Анна устало вздохнула.

— Ты уже ела?

Эдна покачала головой так же устало, как если бы сказала: «А чего ты ждала?» Оберегать Бетти от повреждений было само по себе работой, занимающей все время.

Глаза Бетти снова становились дикими.

— Который час? Где мое пальто? Автобус будет здесь с минуты на минуту.

Анна схватила мать за плечи и посмотрела ей в глаза. Она чувствовала выпуклые бугорки костей под кожей, которая обрамляла их, как салфетка. Ее мама всегда была в теле, но сейчас от нее ничего не осталось.

— Успокойся, мама. Сегодня в школу не надо. Сегодня… сегодня праздник.

— О! — Бетти опустила плечи.

— Почему бы тебе не посмотреть телевизор, пока я приготовлю что-нибудь на ужин? — Анна провела свою мать к старому креслу-качалке и потянулась за пультом, пытаясь вспомнить, что шло в это время суток. «Суд народа»? «Салли Дес Рафаэль»? Повторный показ «Я люблю Люси»? По какой-то неясной причине мама любила «Джерри Спрингер», хотя в здравом уме она питала отвращение к подобным программам. Возможно, потому, что тогда у нее было достаточно воплей в ее собственной жизни.

— Мне нужна сигарета, — вздохнув, сказала Эдна, когда они остались в кухне одни. Курение в доме не разрешалось, но Анна ничего не сказала, когда Эдна достала пачку сигарет из кармана своей просторной вельветовой куртки.

— Она была такой целый день? — Анна говорила тихо, хотя ее мама, поглощенная повторным показом передачи «Супер», не могла ее услышать. Из комнаты доносился глухой взрыв заранее записанного смеха — по мнению Анны, это был самый одинокий звук в мире — и слабое хихиканье Бетти в ответ.

— С тех самых пор, как из газовой компании пришли снять показания со счетчика. — Эдна подкурила сигарету и сделала глубокую затяжку. Она была грубо сложена, ее седеющие волосы заплетены в косу, такую же толстую, как хвост лошади, а жесткая кожа так морщилась, что напоминала старую колоду карт.

— Пит?

— Она продолжает называть его Джо. — Они обменялись понимающими взглядами.

— Прости, Эдна. — Анне казалось, что она всю жизнь извиняется за вещи, которые были ей неподвластны. — Я знаю, как это трудно. Ты заслуживаешь в два раза больше, чем я тебе плачу.

— В таком случае я не откажусь от повышения зарплаты. — Эдна искоса взглянула на дым, ленивым кольцом поднимавшийся над ее головой, ее карие глаза были выразительными и контрастировали с грубой формой ее челюсти. Эдна знала, кто был настоящим боссом. Когда она жаловалась Анне, это походило на беседу двух сотрудников.

— Я поговорю об этом с Моникой, — пообещала Анна.

Эдна фыркнула:

— Лучше попроси ее купить новые шины для моей машины.

Они обе знали, что Моника скорее выставит Бетти на улицу, чем потратит еще пять центов на ее содержание.

Анна вздохнула.

— Я уверена, что если я ей объясню…

— Послушай, это не мое дело, — перебила ее Эдна, — но ты должна подумать о том, о чем мы говорили. Или следующими, кого ты увидишь, будут люди в белых халатах, которые заберут тебя.

Анна криво улыбнулась.

— Это произойдет раньше, чем я получу отпуск.

Она была не в состоянии снова обсуждать все это. У Эдны были добрые намерения, Анна это знала, но она не готова отправить свою мать в дом престарелых. Бетти еще не так плоха. У нее иногда бывают просветления.

— Мне уже и самой туда пора. — Эдна осмотрелась в поисках пепельницы и сбила длинную полоску пепла в жесткую чашу своей ладони. Она донесла его до раковины и, погасив сигарету с мокрым шипением, выбросила ее в урну. — Все, я ушла. — Она потянулась за стеганой курткой, которая висела на крючке возле черного хода. — В духовке макароны с сыром. У меня не было возможности подогреть их, — она бросила на зал многозначительный взгляд. — Удачи!

«Удача мне пригодится», — подумала Анна. Когда Эдна надевала куртку, Анна заметила фиолетовое пятно на ее запястье, мрачно улыбнулась и закатила свой рукав, показывая синяки, которые варьировались от коричневых до фиолетовых.

— Посмотри. Мы подходящая пара.

— Ни за что не подумаешь, глядя на Бетти, но она сильная, как лошадь, — почти восхищенно фыркнула Эдна. — А еще упрямая. Когда-то она вбила себе в голову… — выражение ее лица стало жестким. — Твой отец сильно на нее повлиял.

Анна не нашла слов в защиту отца, да и зачем его защищать? Он уже давно мертв. Кроме того, все знали, каким он был. Джо Винченси, самый жалкий пьяница в округе. То, что в трезвом состоянии он становился другим человеком, не учитывалось, потому что мало кто видел его, когда он не был в стельку пьян.

— Ну, я ушла, — второй раз сказала Эдна. Она остановилась в дверях, глядя на Анну так, словно хотела еще что-то добавить. Но что бы это ни было, Эдна, очевидно, решила этого не говорить. — Увидимся утром.

Утром? Анна не знала, как ей пережить ночь.

Спустя несколько минут, накрыв на стол и оставив макароны с сыром греться в духовке, Анна пошла за Бетти. В это время в соседней комнате раздался смех, отнюдь не записанный на пленку. Анна застыла. Это не могла быть ее мама; она уже сто лет так не смеялась. Именно смеха матери Анне не хватало больше всего. Это была единственная вещь, которую Джо не смог выбить из Бетти. Да еще ее чувство юмора и жизнерадостность. Анна помнила, как однажды она пришла из школы домой и увидела неожиданное пиршество с тортом, украшенным свечками, и грудой празднично упакованных подарков. Бетти решила устроить вечеринку безо всякого повода. Подарки были недорогими — розовая пластиковая щетка для волос и набор расчесок для Анны, лак для ногтей и свежий номер «Мадемуазель» для Моники, ночная сорочка для Лиз, — но этот случай запомнился лучше, чем любой день рождения.

Воспоминания помогали Анне, хотя одновременно и навевали на нее грусть, так же, как фотографии ее отца, улыбающегося в фотоаппарат, с маленькими девочками на коленях вызывали у нее такое чувство, будто у нее было два разных отца. К сожалению, ее мать стала совершенно другим человеком. К тому же сейчас взрослым человеком была Анна, а Бетти впала в детство.