После метрополитена я устроилась продавцом в магазин одной крупной торговой сети. В первый же день я сделала недостачу в шесть тысяч рублей. Такого просто быть не могло! Я внимательно следила за кассой и деньгами, но каким-то непостижимым мне образом наколола себя на шесть тысяч! Я выплатила недостачу, и мне указали на дверь. После этого ко мне пришло осознание моей никчемности. Депрессия длилась недолго – что-то надо было жрать. Я порыдала пару дней, а потом в магазине отказала кредитка. Я исчерпала весь лимит! Шестьдесят пять тысяч! Мамочки!

Занимать у родителей не позволяла совесть. У мамы пенсия двадцать тысяч, у отца – восемнадцать. Почти половина уходит на лекарства отцу, остальное родители экономно расходуют на проживание. Так еще нужно учесть, что коммунальные платежи за мою квартиру платят родители – три тысячи. Мама настояла, когда поняла, что с работой у меня туго. Так что родители сами на мели, хотя отдадут мне последнее. Но я твердо решила, что со своими проблемами справлюсь сама. И, скрепя сердце, заложила бабушкино кольцо в ломбард, оформила медицинскую книжку и подала документы на мясокомбинат. Вообще-то, у меня была медицинская книжка, но в отделе кадров мне сказали, что чужие медкнижки не подходят, и я должна пройти их медкомиссию, заплатив три тысячи сразу или же их вычтут потом из зарплаты. Я решила не откладывать это на потом. Еще мне сказали, что каждая смена будет приносить мне две тысяч рублей, но первые четыре придется отработать бесплатно, в счет неоплачиваемой стажировки. Трудовой договор я подписала, но на руки его не выдали.

– Мы не выдаем на руки, – сказала кадровичка, – вы потеряете, потом мы виноваты. Когда вам будет нужно, можете ознакомиться с ним.

Я помню из курса правоведения, что трудовой договор – это именно договор, а не кабальный лист, и составляется в двух экземплярах по одному каждому. У работника должен оставаться документ с условиями работы, подписанный обеими сторонами, чтобы в случае чего он мог обратиться в суд и у него были доказательства, что он работает. Но спорить не стала: мне позарез нужна работа.

– Есть место в упаковочном цеху, – сочувственно посмотрела на меня кадровичка, – работа тяжелая, но оплачивается хорошо. Двенадцать часов на ногах, в морозилке, три перерыва по пятнадцать минут, с восьми утра до восьми вечера, два через два. Смена – две тысячи на руки.

– Согласна, – вздохнув, ответила я.

– Первые четыре смены бесплатные, – строго предупредила меня женщина.

Я хотела возразить, что бесплатного труда не бывает, но, опять-таки, не стала. Два через два – это пятнадцать смен, то есть тридцать тысяч на руки. Пусть в первый месяц я получу двадцать две тысячи, зато у меня будут деньги и работа. Что поделать, раз условия такие.

И вот я приперлась на работу. В хорошем настроении, надо заметить. И сразу попала в ад. Все началось с того, что встречающая меня на пропускном режиме женщина спросила:

– Новенькая? В какой цех выходите? – с улыбкой спросила меня она.

– В упаковочный.

– В полукилограммовый, поди? – уже менее радостно поинтересовалась женщина.

– Вроде да.

– Бедная. Ну ты крепись, – сочувственно сказала она мне, а потом шепотом добавила: – Там мордовка всем заправляет, мафию создала. У нее там ад кромешный, развела Саранск!

Я не поняла, при чем тут Саранск и жители Республики Мордовия, поэтому молча прошла через турникет и направилась по указателям в сосисочный цех, где и должна была провести ближайшие двенадцать часов. В раздевалке я тут же словила свой первый плевок. В самом прямом смысле – необъятная бабища в цветастом платье, сгущающемся на пожухлой груди, смачно сплюнула на пол мне под ноги, не успела я войти.

– Приперлась-таки, сука, – сказала она.

– Что простите? – переспросила я, подумав, что показалось.

Я правда думала, что ослышалась. Ну не может же женщина так знакомиться.

– Я тут главная, – сказала она, – и ты моя раба до конца смены. Снимай свои тряпки, быстро переодевайся в халат и тулуп и бегом к станку. Чтоб не халтурила мне! Работать вместо тебя никто не будет!

И удалилась с важным видом. В комнате было несколько женщин, но они все сделали вид, что ничего не происходит. Одна женщина азиатской внешности подошла ко мне и тихо сказала:

– Не обращай внимания на нее, она больная. Ты спокойно переодевайся, давай я тебе все покажу. Меня зовут Соэль.

– Ника, – представилась я, все еще оторопевшая.

Соэль показала мне шкафчик без дверец куда следовало ставить обувь, а на нее – сумку. Где брать халаты и перчатки, как надевать ботинки на толстой резиновой подошве, чтобы не мерзли ноги, как повязать фартук и натягивать перчатки. Когда раздался звонок, оповещающий о начале смены, я была укомплектована и чувствовала себя защищенной. Соэль стояла рядом, и мы намеревались всю смену работать вместе, спасая друг друга от мордовки по имени Людмила.

Но не тут-то было. В раздевалку зашла мордовка, также упакованная. Выразительно прочистив горло, она сказала:

– Работаем так. Китаеза сегодня пашет в браке, а новенькая на упаковке. Остальные как обычно. Вперед, бабы, не простаиваем, сосиски уже несут!

Соэль помахала мне и побежала куда-то, а Людмила, сильно сжав мое запястье, потащила меня за собой, к огромному подиуму, по которому толстым слоем ползла резина, а на ней целлофановые упаковки.

– Отпустите, мне больно, – попыталась возмутиться я.

– Заткнись. Тебе слова не давали.

С этими словами «мордовка Людмила» для меня стала просто «мордовкой». Она швырнула мою руку и указала на место у железного стола, абсолютно чистого.

– Сюда свалят сосиски, по контейнеру плывет упаковка. Все просто: бери десять сосисок и клади ровными рядами.

И ушла, встав через метров десять от меня.

– Где сосиски? – заорала она. – Где эти дармоеды ходят?

В помещении было прохладно, но не холодно. Напротив меня стояла женщина, смотрела на проплывающие мимо контейнеры, которые сваливались где-то далеко с тихим стуком. Наверное, их потом соберут с пола и выкинут, ведь нельзя же взять пакет с пола и упаковать в него сосиски?

Оказалось, именно это и следует сделать! Когда конвейер остановился перед перерывом, мордовка расшвыряла нам пустые упаковки с пола, и велела запаковать остатки сосисок в них.

Первый запуск я не успевала даже набрать сосиски и упаковывала каждый третий контейнер, за что мордовка покрывала меня дичайшим матом. Второй запуск я не успевала укладывать, а на третий у меня получилось набрать сосиски и даже запихнуть их в пакет, но не ровно, и мат с оскорблениями не прекратились.

В перерыве я еле добежала до туалета. Из-за того, что простояла в очереди целую вечность, не успела покурить. Пришлось отложить это до следующего перерыва. Но и в следующий перерыв удалось лишь сходить в туалет. Еле дождавшись третьего перерыва, я решила однозначно, что буду курить, тем более в туалет не хотелось. Захотелось, как только я встала к станку, но отойти было нельзя. Одно заикание об этом вызвало усмешку у женщины напротив и дикий ор мордовки.