надо заниматься. Вас же здесь никто не заставляет вакцинироваться? Вы в полной безопасности.

– Я против прививок! Они обездвижат наши мозги!

– Очень хорошо вас понимаю. Так вас кто-то заставляет вакцинироваться?

– Вы не понимаете, – в отчаянии шептала Кузнецова, – на Земле останется только один золотой миллиард. А мы все умрем!

– Конечно, умрем. А как же? Обязательно когда-нибудь все умрут. Но что вы предлагаете? Какие наши конкретные действия?

– Я еще не выработала стратегию спасения человечества, – помолчав, призналась пациентка.

– Все в ваших руках!

– Да!

– Действуйте!

«Тревога зашкаливает, двигательная активность повышена – надо успокоительных прибавить. Может, ее случай и подходит к мегаломании. Все же заботиться о судьбах человечества – это мания величия. Или нет? Но здесь присутствует навязчивая идея и явные логические провалы в мышлении. Но может быть, Кузнецова тоже видит будущее? Как Агния? Так, Филипп, ближе к здравому смыслу, ближе…»

Шумейко привел свою пациентку. Лет сорок, в платочке, взгляд уверенно-жесткий, особо контрастирующий с выражением лиц обитателей психиатрического отделения. Определили ее в дальнюю свободную палату.

– Без трепа только, ладно? – предупредил хирург.

– В смысле? – насторожился Филипп.

– Скажи своим, чтобы особенно не распространялись. С главным я, конечно, все утряс, но, знаешь, начнут тебе со всех отделений своих доходяг совать. Тебе это надо? Тебе это не надо.

Филипп пожал плечами.

– Ей лечение какое-то назначено?

– У нее все с собой. Таблетки и постельный режим.

Тетя Рая приняла «кукушонка» без эмоций. Видимо, это принято было в больнице – подкидывать своих пациентов в чужие отделения. Раз палата пустует – почему бы не воспользоваться случаем?

Хмурый Авдей тоже никак не отреагировал на постоялицу. А Зоя – тем более. Она светилась радостной улыбкой целый день. Филипп тоже невольно улыбался, глядя на нее: «Все же не надо так дрожать над своим личным пространством. Тем более, я и не интроверт по сути, а уж тем более не социопат».

– Вы сегодня веселый, – сказала Агния, когда Филипп зашел в ее палату.

Филипп почему-то застеснялся и нахмурился.

– Ну, вот – сбила вам хорошее настроение, не обращайте внимания.

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо. Сегодня мама приедет. Карантин ведь закончился? Филипп Алексеевич, у меня к вам просьба. Успокойте маму. Скажите, что диагноз еще не поставлен окончательно.

– Так и есть. Не поставлен, – Филипп посмотрел Агнии в глаза.

Хотел выглядеть уверенно, но не получилось. Вышел какой-то заискивающий взгляд, скользящий.

– Вы, главное, маме так скажите, остальное – неважно.

Филипп опять смешался.

– О чем сегодня поговорим? – подбодрила его Агния.

– О ваших видениях.

– Их много. Хорошо. Вот это, например. Москва. После войны. Сорок пятый год, осень. Мужчины почти все еще в военной форме. Кое-где даже окна крест-накрест заклеены. Наверное, в эти квартиры еще не вернулись люди. По улице идет старушка. Она в ватнике, шаль такая клетчатая, в крупную клетку сверху – сползла с головы. Она идет на барахолку. В кармане у нее узелок – в нем золотая цепочка и кулон с красным камнем. Она идет менять это на еду. Проходит через дворы. Сейчас ее убьют, – Агния закрыла глаза, – сейчас убьют. Парнишка лет шестнадцати. Ножом. Рыскает по карманам. Находит узелок. Опять рыскает. Больше ничего нет. Убегает.

– Вам страшно, Агния?

– Да. Мне страшно. Зачем я это вижу? Изо дня в день, изо дня в день… Только, пожалуйста, не надо опять этих отупляющих успокоительных. А то я буду врать вам, – Агния лукаво улыбнулась, – буду рассказывать, что я уже ничего не вижу.

– Но вам же страшно.

– Я потерплю. А помните, у Кобо Абэ есть пьеса «Друзья»? Там к человеку приходит целое семейство – на первый взгляд, милые, добрые люди, желающие человеку только добра. Но постепенно «друзья» внедрятся в жизнь хозяина жилища, раздирают всю его жизнь на части. Помните?

– Не читал, – честно признался Филипп.

– Обязательно прочтите! Вам это очень поможет в работе. И вообще в жизни, – смущенно добавила Агния.

«Почему она сегодня не слышит мои мысли?» – подумал Филипп. И вдруг услышал – нет, понял ответ: «Не хочу». Филипп просто знал, что Агния так подумала. Да, она подумала: «Не хочу» – в ответ на его мысленный вопрос. Филипп стряхнул наваждение.

– Тревожные ожидания несчастий вас оставили?

– Да. Пока да.

– Агния, как вы думаете, почему вы предчувствуете одни события и не знаете о других?

– Не знаю, – Агния была озадачена этим вопросом, – а должна?

– Что?

– Должна все будущее видеть?

– Конечно, нет. Но почему вы видите именно определенные события? У вас есть ответ?

– Я подумаю. Это все – и картины, и тревога о будущем – все не из области ума. Вы задаете слишком правильные вопросы для неправильного мира, в котором я живу. С некоторых пор живу.

«Расщепление сознания. Типичная шизофрения», – подумал доктор Воздвиженский.

«Потеряшки-альцгеймеры», как про себя окрестил их Филипп, жили в одной палате и вообще держались друг друга, словно боясь и здесь, в больнице, потеряться и пропасть поодиночке.

– Нас никто не ищет?

– Пока нет.

– Конечно, мы никому не нужны. Но сколько нас смогут здесь держать?

Хорошо бы, старички хотя бы имена свои вспомнили – те, на которые они сейчас откликались, им тетя Рая дала. Вернее, предложила выбрать из нескольких перечисленных ею. Одному понравилось быть Николаем Николаевичем, другому – Александром Сергеевичем.

Николай Николаевич поступил в отделение несколько дней назад, его сняли с поезда, без билета пытался уехать сам не знал, куда и почему и зачем. Александр Сергеевич попал сюда еще при старом докторе.

«Кто-то не помнит прошлого, а кто-то знает будущее. Нормальное отклонение от нормы. Идеалист Платон рассматривал всякое познание всего лишь как припоминание души, воспоминание души своего прошлого опыта».

– Идем в сад гулять? – предложил Филипп. – Сегодня солнечно. Последние теплые денечки…

И осекся. Старички посмотрели на доктора ласково, почти по-отечески.

– Не бойтесь. Нас уже не