Сквары и постоялый двор остались далеко позади, но лошак все не останавливался. Он пробежал добрую версту, прежде чем замедлил ход, затем вдруг перешел на шаг, остановился, лениво повел крупом и сбросил обоих седоков на землю.

— Спасибо, — пробормотал Тристан, глядя на лошака.

Тот моргнул, будто отвечая на благодарность, и принялся с аппетитом уплетать мокрую траву.

— Невероятно! — Вирель потер ушибленный бок. — Всю дорогу он еле волочил копыта, а тут — на тебе, настоящую гонку устроил. Как ты заставил его скакать во весь опор?

— Разве не для этого нужны лошаки?

— Только не этот! Я путешествовал с ним три месяца и за это время ни разу не ездил верхом.

— А зачем тогда седло?

— Чтобы люди не задавали глупых вопросов. Да и по правде говоря, лошак достался мне уже с седлом, а как снять его, я не знаю.

Верхушки исполинских деревьев зловеще покачивались на фоне темно-синих туч. Где-то не смолкая ухала сова. Дождь лил как из ведра, усиливаясь с каждой минутой, а зубы мальчиков стучали как бешеные.

— Идем-ка под дерево.

Вирель сидел, прижавшись спиной к стволу дуба. Тристан устроился рядом. Тут было почти сухо. Широкие листья и раскидистые ветви служили им отличной крышей, но и сквозь нее пробивались дождевые капли. Тристан накинул капюшон и завернулся в плащ. Только теперь он задумался над тем, что делать дальше. Путь домой для него теперь закрыт. В Ригерде его тут же схватят люди кина Бутуза, а потом, когда хозяин вернется, ему грозит наказание за побег. Вот только во всей остальной Амбинии у него не было ни одного знакомого, а значит, и идти ему теперь некуда.

— Послушай, — снова отвлек его Вирель. — А ты точно оруженосец?

— Теперь уже нет, — ответил Тристан. — Я отныне беглый крестьянин.

— Постой, я не об этом. Ты вытащил нас из этой передряги и проявил при этом редкую твердость духа. Ты сохранил трезвость разума в непростой ситуации, когда у тебя была доля секунды, чтобы найти спасительное решение. Все эти качества отличают рыцарей, по крайней мере, так говорится в древних песнях. Ты не думал посвятить себя ратному делу?

— Нет, — горячо ответил Тристан, — конечно нет! Я крестьянин. Такие, как я, всю жизнь работают в поле, а не сражаются с драконами. Рыцарем нужно родиться. Я не посмел бы…

— Судя по тому, как горячо ты с этим споришь, — перебил его Вирель, — ты хотел бы стать рыцарем.

Тристан рассердился еще пуще.

— Откуда ты знаешь?! — вскричал он.

— Я менестрель, — гордо ответил Вирель. — И отлично разбираюсь в людях.

— Да, — неуверенно буркнул Тристан. — Я с детства мечтаю носить доспехи, скакать верхом и совершать подвиги.

— Так что тебе мешает? Ты теперь свободен.

— Этому нужно долго учиться. Рыцаря с малых лет воспитывают и готовят к будущим подвигам. И потом, нужны оруженосец и советник. Первый — чтобы заботиться о снаряжении, второй — чтобы планировать подвиги.

— Глупости, — отмахнулся Вирель. — Ни один учитель не научит человека быть храбрым. Знаешь, менестрели тоже учатся музыке, но те, кому медведь на ухо наступил, никогда не смогут слагать песни. Вот у меня к этому талант с самого детства. Потому что менестрелями не становятся, а рождаются, как и рыцарями.

— Именно, — сказал Тристан, — и я рыцарем не родился. Я родился крестьянином и должен сеять ячмень, как мой отец. У нас, крестьян, одна богиня — Тидриса, и она не будет милостива к тому, кто бросил дело, которым должен был заниматься.

— Знаешь, — усмехнулся Вирель, — я бы на твоем месте как минимум попробовал бы, а потом уже говорил. Все, что тебе нужно, — это меч, латы и конь. А если с подвигами не сложится, ты сможешь бороться за Кубок Крепости.

— Кубок Крепости?

— Ну ты даешь! Это рыцарский чемпионат. Каждый год шестьдесят четыре лучших рыцаря состязаются на Ристалище в воинском искусстве. Победитель получает Кубок Крепости. Неужели ты не слышал о Тафгае Дюжем, нолусе Степного княжества? Он выиграл три последних чемпионата и носит титул Великого Вояки. За него пол-Амбинии болеет. В общем, так, я направляюсь в Альденбург к своему кузену Форинту. Он работает в трактире и, думаю, сможет помочь тебе ценным советом.

Тристан только покачал в ответ головой.

— Решать тебе, но мне кажется, все задатки рыцаря у тебя есть. Мы, менестрели, чувствуем такие вещи.

— Менестрели, говоришь? И на каком инструменте ты играешь?

— Ни на каком. Моя мечта — заполучить собственную лютню.

Вирель начал что-то рассказывать, но Тристан его уже не слышал. Засыпая, он видел стену дождя и пегого лошака. Тот, не обращая никакого внимания на ливень, мирно жевал траву. Глаза Тристана сомкнулись сами собой, и он даже не заметил, как погрузился в сон.

— Вставай, — Вирель яростно тряс своего попутчика за плечи, — вставай. Уже утро!

Тристан протер глаза, веки упрямо липли друг к другу. Пробуждение далось ему нелегко. Солнце стояло над самыми кронами деревьев, ярко освещая лес. Его лучики бегали по небольшой поляне, вокруг которой высились сербонии — деревья с огненно-рыжими, как волосы Тристана, стволами.

— Куда подевался лошак? — спросил он, осмотревшись.

— Да не потеряется, — ответил Вирель. — Единственное, чего я боюсь, это как бы он тут не нажрался какой-нибудь дряни. Это же Дремучий лес. Я слышал рассказ о человеке, который съел в Дремучем лесу какую-то ягоду и превратился в гнилой пень. Кстати, ты подумал над моим предложением? Я был