– О! – Илларион спохватился. – А кафе какие-то поблизости есть недорогие? Или столовая? Я готовлю, но не каждый день, мы с Брайко часто где-нибудь обедаем.

– Прямо рядом ничего нет, – разочаровал его Елисей. – Чуть дальше, по Полевой, и сквер с детской площадкой, и торговый комплекс. И стадион – вокруг него тоже кафе. Ехать десять минут. Места для парковки всегда найдутся.

– Понятно.

Илларион знал, что город он изучит быстро – сначала будет в новинку, а потом при еженедельных объездах для проверки проездов для спецтехники и пожарных гидрантов, улицы намертво в память впечатаются.

«Где-нибудь найдется подходящая кормушка. Или доставку будем заказывать».

Лисы захлопотали, показывая ему кладовки, стиральную машину, отопительный котел, кухонную утварь. Выдали постельное белье, подушки, сняли с антресолей теплые одеяла.

– Весна очень холодная, – пожаловался Елисей. – Середина марта, а снега навалило, как не в каждую зиму бывает. Вы же, наверное, за теплом сюда ехали?

– Да, – вежливо ответил Илларион, которого пустопорожние разговоры начали утомлять.

– Не волнуйтесь, холода ненадолго. У нас обычно абрикосы в конце марта зацветают. В этом году позже начнут, в апреле. А потом солнце припечет, и будет все сразу – и сирень, и жасмин, и майская шелковица.

– Хорошо бы.

Илларион надеялся, что лисы, получившие деньги, покинут дом без лишних вопросов о его личной жизни. Не повезло. Видимо, самое вкусное оставили на десерт.

– Если мамочка-кошечка вдруг надумает приехать, разместитесь без проблем, даже если вам отдельные спальни нужны будут.

– Она не приедет, – включая дежурную улыбку, сообщил Илларион. – У нее большой дом, хозяйство, и она не любит жару. Я смог оформить служебный перевод, потому что врачи порекомендовали перевезти Брайко на юг. Поэтому мы будем жить вдвоем.

Удовлетворив любопытство еще десятком вопросов, хозяева отбыли. Илларион, удивленный навалившейся на него тишиной – «кто бы мог подумать, что два лиса шумят как стая рысей на вечеринке?» – сходил за сумкой, перерыл ее в поисках продуктов, убедился, что больше никаких подарков от мамы и зайчика нет, и задумался. Брайко спал, его тоже тянуло прилечь: не столько из-за разницы во времени – всего-то два часа – сколько из-за перемены климата и суматохи, связанной с перелетом.

«Сейчас шесть вечера, – сверился с часами Илларион. – Дома четыре. Я бы будил Брайко после обеденного сна, чтобы вовремя уложить вечером. Надо его растормошить, сходить в магазин. А потом покормить, искупать и усадить смотреть мультфильмы. Когда уснет, тогда и уснет. Так и сделаю. Только сначала сфотографирую дом и отправлю сообщение родителям».

За окном, в вечерней темноте, каркнула невидимая ворона. Илларион спохватился и достал из сумки вежу, которая попалась под руку при поиске пищи. Он взвесил на ладони маленькое декоративное жилище – четырехугольную пирамиду с усеченной вершиной. Завернутый кусок двери-шкуры позволял рассмотреть две фигурки, сидевшие в веже. Конусы с шариками-головами походили и на котов и на двуногих – в зависимости от полета фантазии смотрящего. Вежи бывали разными, некоторые ценились как произведения искусства или служили магическими талисманами – если их заговаривали на прибыток или приплод. Илларион держал в руках типовую поделку, стандартный подарок, который ему вручили в ЗАГСе при выдаче свидетельства о рождении Брайко. Изначально в веже сидели два больших конуса с шариками и один маленький. Родители и ребенок. Одну из больших фигурок Илларион выковырял и выбросил в порыве злости. Потом пожалел, но что-то исправлять или покупать новую вежу не стал. Зачем пускать пыль в глаза?

Он поставил вежу на подвесную полку – сойдет за подобие красного угла – побродил по комнатам, выбирая выгодные ракурсы, а потом плюнул и кое-как отснял кровати и кухонную посуду – на радость маме.

«Как ни старайся, отцу таким отчетом не угодишь», – подумал Илларион, удаляя совсем расплывчатые фото.

Если мама не одобряла переезд, не желая терять контроль над жизнью сына и внука, то отец считал, что этим действием Илларион хоронит себя заживо. При первом же заявлении: «Я хочу пожить на юге» случился неприятный разговор.

– Ты собираешься уехать туда, где нет кошек.

– Ну и что? – удивился Илларион. – Я и тут ими не сильно-то интересуюсь. Какая разница, есть они там или нет?

– Тебе надо искать подходящую кошку. Нельзя все свободное время посвящать ребенку. Для кота-альфы это ненормально. Ты должен создать семью.

– Давай не будем применять слово «должен» к моей личной жизни, – закипая от злости, попросил Илларион. – Ты прекрасно знаешь, что никто из моих знакомых кошек не горит желанием воспитывать Братислава. Три-четыре встречи, а потом проскальзывает намек, что его надо отдать в интернат – «он же наполовину древесный барс, ему трудно жить в обществе». Это наглая ложь. У Брайко есть капризы – как у всех детей. Он нормально социализирован. Изредка ищет уединения, но это неудивительно – мне тоже иногда хочется убежать с семейного праздника и спрятаться под кровать. Просто никому не нужен альфа с прицепом. Мне в открытую говорили, что это обделит вниманием общих детей.

– Ищи ту, которая согласится. Такие были, не делай вид, что всех пугает Братислав.

– Были, – согласился Илларион. – Проблема в том, что они не вызвали у меня физического желания и приязни.

– Ты как будто специально выискиваешь чужие недостатки – эта не хороша, эта не пригожа. А теперь еще и бежишь куда подальше. Братислав вырастет, спохватишься, что живешь один, в чужих краях, и что тогда?

– Тогда и подумаю. Оставаться здесь, чтобы искать мачеху для Брайко, не собираюсь.

– Это ненормально, – в очередной раз повторил отец. – Ты взял на себя роль кошки.

– Нормально, – огрызнулся Илларион. – Я этого хотел.

Он действительно этого хотел – не роли одинокой кошки, а забрать в свой дом своего ребенка. Еще не зная, что это будет Братислав, маленький альфа: все равно, кого – хоть кота, хоть кошку. Берте это было не нужно. Ей и сам Илларион сгодился постольку-поскольку: унимал потребности тела, не сильно путался под ногами, после скандалов сразу уезжал, не пытаясь обосноваться в доме. У Берты не было понятия «мы», она терпела альфу-рысь, проявляя изрядную снисходительность – для древесной барсы. Винить ее не имело смысла – она Иллариона не приваживала, не заманивала. Принимала на пару дней, и прогоняла, когда злость на вторжение в личное пространство достигала критической точки.

Ни мать, ни отец, ни родня не желали понимать – Берта могла бы вообще ничего не говорить о беременности. И, уж тем более, не соглашаться рожать. Все родственники, как один, подходили к ситуации с мерками рысей, где прибавление в семействе начинало радостно обсуждаться заранее, еще до появления ребенка. Илларион, пообщавшийся со специалистами из Федеральной Службы сохранения популяции древесных барсов, оценивал положение дел иначе. Берта сделала