— Нет, — жестко отрезал Кучум, — сейчас не время. Далеко не уйдут, но и трезвонить на весь свет о том не следует. Поняли меня?

Башлык с племянником молча кивнули, Алтанай опять тяжело вздохнул и собрался что-то ответить, но замолчал, повернув голову в сторону тропинки, где лежал мертвый кипчак, Несколько раз в лесу треснула ветка, и легкий шорох быстрых шагов донесся до них. Похоже, что кто-то торопливо пробирался тропинкой в их сторону.

Сабанак вскочил первым и, выхватив саблю, сделал несколько шагов вперед, как бы прикрывая собой хана, оставшегося сидеть неподвижно, словно он и не слышал чьих-то крадущихся шагов. Алтанай поднял легкое копье и чуть отвел руку, изготовившись к броску. Теперь-то их не легко будет взять даже десятку воинов, они умели постоять за себя и показать, на что способны в открытом бою.

Наконец, кусты раздвинулись, и на поляну ступил совершенно невооруженный старик — караван-баша, что-то торопливо бормочущий себе в тонкую седую бороду. Он едва не наступил на лежащего убитого кипчака и испуганно вскрикнул, бросившись в сторону, оступился и упал на землю, смешно выставив вперед обе руки.

Алтанай гортанно захохотал, уперев руки в бока, но не выпуская копье. Сабанак кинул взгляд на Кучума, продолжавшего неподвижно сидеть и теребить конец плетки, словно его и не касалось происходящее вокруг.

Старик поднялся с земли и, подслеповато щурясь и испуганно хлюпая маленьким сморщенным носиком, отер ладони о полы халата и, наконец, разглядев сидящего у костра Кучума, двинулся к нему, выбросив обе коротенькие ручки вперед. Не дойдя нескольких шагов, он повалился на землю, не забыв, однако, отстранить длинные полы халата в сторону, и, встав на колени, торопливо зачастил;

— Хан, всесильный хан! Прости меня старого и немощного человека! Это я виноват, я виноват во всем, что случилось. Я поверил ему, что он послан от тебя. Но потом понял, что что-то не так, и потребовал отвести меня к тебе. Тогда он ударил меня по голове, грозил, что убьет, если я не отдам ему кошель с золотом…

Кучум, не дослушав старика, нетерпеливо махнул рукой, резко остановил:

— Помолчи, старый пень! Кому ты отдал золото?

— Пришли двое воинов, сказали будто от тебя… — Караван-баша обвел взглядом поляну, задержался на Алтанае и продолжил:- Потребовали от меня золото, мол, ты велел принести. Я растерялся: как быть, если они в самом деле от тебя, великий хан? А потом сомнение меня взяло, а вдруг да врут они. Говорю, ведите к хану… А они, один, здоровый такой, как треснул меня по голове, и все. В себя пришел, слава Аллаху, жив вроде. А кошеля нет… Вот и побежал к тебе.

— Чурбан старый! Да как ты мог поверить, что я среди ночи отправлю каких-то паршивых оборванцев к тебе за золотом. Как мог?!

Старик, не вставая с колен, прикрыл обеими руками голову, выражая тем полную покорность и смирение. Вся его поза говорила о том, что он готов принять смерть как должное.

Кучум вскочил с земли и, подойдя к караван-баше, ткнул его концом сапога.

— Ты видел куда они побежали?

— Как я мог видеть? Я лежал полуживой и ничего не видел, не слышал. Но мой мальчишка слуга проснулся и выследил их…

— Говори где они!

— Они бросили коней и сели в лодку. Куда потом поплыли, он не знает, Верно, на ту сторону реки.

Кучум и Алтанай переглянулись, без слов поняв друг друга.

— Ладно, — проговорил Кучум, — если бандитов не изловят, то тебе придется распрощаться со всеми товарами, они пойдут в уплату вместо тех золотых монет, что ты прошляпил.

— Светлейший хан, да разве моя в том вина?! Сам не знаю, как и жив остался… И товары не мои, то добрые люди мне доверили. У меня, кроме ишака, ничего своего и нет, да вот разве халат рваный.

— Поговори у меня еще. Меня это не касается чьи товары. Как сказал, так и будет. А сейчас пошел вон, И молчи, никому ни словечка, И парнишку своего предупреди, а то он быстро своего языка лишится.

— Молчу, мой хозяин, язык себе откушу, но ни словечка не пророню, А мальчишке и вовсе ничего не ведомо. Да сохранит тебя Аллах, да продлятся дни твои на этой земле. — И, пятясь задом, караван-баша отполз в сторону, а потом вскочил на ноги и, довольный, пустился бежать обратно по тропинке.

— Все против меня. — Кучум со злостью хлестнул себя по голенищу и пошел к своему коню, что пасся неподалеку.

Сабанак с башлыком решили, что им пора отправляться к сотням, и тоже направились к своим скакунам, безучастно щипавшим траву на поляне.

Но, видимо, происшествия сегодняшней ночи далеко не закончились. Со стороны тропинки, на которой только что скрылся старый караван-баша, раздался стук копыт, и на поляну выскочил всадник на взмыленной лошади, тяжело поводящей боками, покрытыми клочьями пены. Всадник осмотрелся и, не обратив ни малейшего внимания на убитых, направился к Кучуму.

Увидев всадника, Кучум остановился, и сердце его болезненно сжалось, как обычно бывает перед ожиданием дурных вестей. То прискакал его лазутчик, пробирающийся впереди каравана под видом гонца от казанских ханов. Он должен был собирать сведения о воинских силах сибирцев, обнаруживать засады, если такие окажутся, и сообщать о том Кучуму.

Коль он пожаловал сюда в открытую, то надо ждать плохих вестей. Мустафа-Сеид, так звали лазутчика, был опытен в тайных делах и знал, что его первого вздернут на осине, обнаружь он себя хоть чем-то, И Кучум верил ему, как никому другому.

— С чем пожаловал, Мустафа-Сеид? Верно, с плохими вестями, коль так спешил.

Лазутчик легко спрыгнул на землю, отер шею лошади ладонью и кинул осторожный взгляд в сторону башлыка с племянником. Кучум понял его и, криво усмехнувшись излишней осторожности того, кивнул головой.

— Говори, то свои люди, Я им доверяю, как и тебе.

— Хан, — тихо заговорил Мустафа-Сеид, облизывая потрескавшиеся губы, — я узнал, где их верховный князь Едигир…

— Где?! — почти одновременно вырвалось у всех.

— Неподалеку отсюда, — продолжил лазутчик столь же неторопливо, словно желал накалить своей неспешностью и без того взвинченных его появлением слушателей, — он на медвежьей охоте, На той стороне реки. — Мустафа-Сеид указал на другую сторону полноводной реки, на берегу которой они находились. С ним не больше двух десятков охраны. Он не ждет твоего прихода, мой хан.

— Хорошее известие принес ты, — радостно шлепнул себя по ляжкам Алтанай, — ой, хорошее! Так говоришь, не ждет он нас? А мы вот они, тут как тут, у него под носом.

Кучум казалось никак не отреагировал на сообщение, но по тому, как сузились в тонком прищуре глаза и с силой заходили желваки на скулах, было видно скрываемое им волнение.

Он быстро вынул из закрепленной у седла сумы кожаный мешочек, а из него белый сверток тонкой рисовой бумаги, перетянутой желтой тесемкой. Присел на землю и раскатал свиток на колене.