глаз шамана. Запрокинув голову, гоблин выпускает из лап посох, вскидывая руки.

Огненная вспышка освещает всю округу, мощный, заставивший землю дрогнуть взрыв поглощает десятки гоблинов вокруг себя, превращая Шамана Рыкуна и всех его окружавших в пепел.

— Да-а-а-а-а! — Восторженно подняв над головой дубину, радостно кричит Пом. Реагируя на вспышку, теми же эмоциями, на воинственный рёв срываются все защитники и даже те, кто в лагере, видя как расцветает за стеной огненный, яркий цветок, поддаются общему эмоциональному порыву.

Гоблинская орда замерла. Ошарашенные происходящим за свой спиной, и тем, с каким рёвом и яростью встречают их впереди, коротконогая толпа, разбавленная редкими представителями хищных видов, начинает стопориться, растерянно метаться из стороны в сторону, а после, поддавшись панике, оборачивается в бегство.

Я жив, деревня выстояла, враг удирает. Все условия соблюдены, безоговорочная и полная победа за нами!

Подняв над головой арбалет, тряся тем, во всеуслышание крикнул:

— Победа! Мы победили!

Радость, граничащая с печалью, улыбки и слёзы от боли и от счастья. Крики раненых, умирающих и охваченных праздничным настроением выживших. Всё сплелось в единую, шумную, победную песню!

Подскочившая ко мне Пом, заключила меня в своих объятиях, поливая лицо моё и зачем-то грязную куртку с капюшоном, быстрыми, короткими поцелуйчиками. Дёргая меня, она пыталась пуститься в пляс, отчего плечо болело всё сильнее и сильнее. Видя наши обнимашки, с той же целью ко мне подлетают все соседи, все выжившие стремятся схватить меня, обнять, а потом, зачем-то ещё и поднять, бля!

— Мы сделали это, мы победили, победили самих Рыкунов! — Пищала восторженная Пом, а вместе с ней и все живые защитники рядом.

— Только со стены не сбросьте, ай блять, плечо… сука хватит, отпустите! — Кричал я им в ответ, но меня не слушали.

Около десяти минут я находился в подвешенном состоянии, на грани между поселением и кучами трупов за стеной. Слава богу мне удалось докричаться до толпы, и, вдоволь нарадовавшись, они вернули меня на землю. Впервые я был рад, что ноги мои опять стоят на этой треклятой грязи.

Толпа ликовала, сам факт победы для них являлся достижением, а то, над кем это победа, затмевала все из возможных предыдущих достижений, когда-либо свершенных кролли и Му. Волколаки, Рыкуны, племена лис и волков. Сегодня вся эта объединенная свара обломала об нас свои острые клыки. Я так же радовался нашей победе, только было у меня некое дурное предчувствие того, что не далась эта победа нам легко.

Волколаки, племя чудовищ, на стенах наших, таких обнаружили лишь двоих, самец, убитый нами(мной в том числе) и самка, которую ёбнули на восточной стене, когда та с отрядом зверолюдов пыталась зайти нам в тыл. По рассказам окруживших меня кролли, были и ещё двое похожих громил, одного, с двуручной секирой, с баллисты пристрелили у западных врат. Второго здоровяка завалил случайно выпущенный кролли болт, угодивший тому в голову.

Из всей четверки, больше всего делов натворила самка. Сука хорошенько проредили наши ряды, забрав с собой на тот свет, по меньшей мере, семерых защитников. Сегодня многие, очень многие, не встретили рассвета. В числе их оказался герой из героев, достойный воин, сын и хороший друг, как мне, так и каждому в селении кролли. Корого…

Повиснув над сыном, позабывший, что такое слёзы, раненый Кобаго, осторожным движением своей большой лапы, закрывает глаза храброму воину. Отправляя того навстречу вечной ночи. Скольких мы убили? Тысячи. Сколько потеряли мы? Сотню, а если брать в расчёт раненых и искалеченных, то целых две, а может и две с половиной.

Медленно, разгоняя окружающий нас мрак, поднималось солнце. Ночь пролетела как один очень страшный, кровавый миг.

— Матвеем, там, за стенами много… — Заставив меня съесть какие-то грибы, произнесла взявшаяся меня перевязывать Хохо. Усевшись на стульчике, находясь на улице, я глядел за тем, как тяжёлых раненых переносят в дом. Как кролли стягивают трупы, раздевают их, а после делят на кучи приговаривая «наш не наш». Их отношение к смерти, к восприятию гибели сородичей не такое, как у людей. Гибель, она воспринимается ими нормально, даже дети долго не плачут по своим родителям, понимая, что сейчас для всех есть занятие по важней. Я вот так не мог…

— Староста… — Глядя на моё лицо, жалостно протянула целительница. Не того ты жалеешь подруга, не того…

— Подождём наступления дня. Пока ещё слишком темно и опасно выходить за стену.

— А как быть с ранеными? — Спросила Пом. — Ну, теми, что чужие, и ещё не изгои.

— Гоблинов всех под нож, резать, не жалея. Вряд ли я смогу договориться с кем-то вроде них. Хищников — на ваше усмотрение. Будут сопротивляться — убивайте, главное сейчас сохранить жизни наших жителей. — Охмелевшим от грибов, глядя на то, с какой заботой, обхаживает мою рану Хохо, проговорил я. Боль отступала, десятки непонятно откуда взявшихся ярких оттенков красок ударили по глазам.

— Хорошо, рыкунов не жалко. Позволите мне говорить с ранеными? Ну, то есть, можно выйти за ворота? Я не убегу, честно при честно! — Выплюнула Пом, чем меня насмешила. Новая, непонятная боль в рёбрах отозвалась дрожью по всему телу.

— Мудагар вместе с Кобо собирались за стену, скажи чтоб тебя взяли с собой. Ты меня сегодня столько раз выручала, мне больше нет причин сомневаться в тебе. Пом, блеснув своими оранжевыми глазками, встав на носочки, вновь приготовилась прыгнуть на меня с объятиями, но выставившая руку Хохо, остановила ту.

— Иди работай, лиса!

— Хорошо, я со всем разберусь, а после, вновь вернусь к тебе, Матвеем, не смей умирать. — Стукнув себя кулачков в упругую грудь, заявила рыжая, отчего я вновь усмехнулся. Умирать то я точно не собирался.

Тела валялись повсюду. В числе убитых были не только воины. К сожалению, в числе жертв атаки оказалось много стариков и женщин, именно они, грудью своей закрыли прорыв со стороны коровников. Самое удивительное, хищники и гоблины не тронули коров. Наверняка хотели сохранить для себя, будучи уверенными, что смогут взять крепость. Ни хуя ребятки, пока я живы, хер вам, а не крепость!

Когда мимо меня пронесли труп гоблина со вспоротым животом, чувствуя зловоние, трупное, вонючее, я более не смог терпеть, облевав остатком ужина землю и собственную обувь.

— Матвеем… В голову не били? — Глядя на меня, спросила Хохо.

— Нет, от запаха плохо стало. — Ответил я. — Прикажи нашим разводить костёр внутри стен, пусть жгут трупы. Боюсь, вынести всех, да ещё и подальше, чтоб не завонять округу нам не дадут.

Рука моя потянулась за зажигалкой в карман. Я хотел передать ту(вместе с секретом) Хохо, но внезапно нащупал лишь осколки жиги. Сука, она разбилась, чирк-чирк магии больше не будет! Словно потеряв боевую подругу, тяжело вздохнул. Даже и не почувствовал, когда та взорвалась. Пальцами нащупал влагу, вытащив руку из кармана, вижу кровь и ощущаю нотки аромата газа.

— О боги, вас и там ранили? — Перепугавшись больше, чем за моё плечо, тут же принялась стягивать с меня штаны Хохо.

— Стой, подожди…

— Некогда ждать, кровотечение может убить вас раньше, чем вы поймёте!

Да нет там никакого течения, блять…

Чувствуя моё сопротивление и недовольство, Хохо замирает, а после переводит взгляд на сидевшего рядом здоровяка.

— Я забираю Шамана, Кобаго, дальше сами справитесь?

— Да. Позаботься о Матвееме, Хохо. Если бы не его магия, все бы мы могли спать вечным сном, как и мой сын… — В голосе воина чувствовался траур. В глазах читалось «лучше бы я, а не мой сын».

— Друг, мне очень жаль. — Опираясь на женщину, искренне произнёс я. Пусть при первой нашей с Корого совместной работе, мы явно не сошлись во взглядах, но его смерти я точно не хотел. Опечаленный здоровяк кивнул, ничего не сказав в ответ, двинул к вратам. Нужны ли ему мои соболезнования? Станет ли ему от них легче? Нет конечно, но пусть хотя бы знает, что смерть его сына мне не безразлична.

Хохо,