только невоспитанные? Я довольно плохо разбираюсь в детях, да мне это особенно и не нужно.

На минуту я задумался. Если бы я открыл подобную лавку в бедном квартале этого города, доплачивал бы я продавцу за выслушивание плача детей, ведь они самые частые гости у прилавков со сладостями? Наверное, нет.

От размышлений меня отвлек владелец магазина, пожилой господин с багровыми щеками, в черном цилиндре:

– Д-д-добрый вечер, прошу прощения за задержку! – прохрипел он.

– Добрый… Ничего страшного: пока я ждал, успел насладиться запахом сладостей и детским шумом в этом чудном месте, – чуть иронизируя, ответил я.

– Вы привезли чертежи?

Тут он протянул ко мне свои толстые ручищи.

Я отдал ему кипу бумажек, которая стоила намного дороже, чем мне предложили за эту работу. Его глаза заблестели: у жадных людей такое случается каждый день. Он развернулся ко мне спиной, как-то зловеще пробурчав: «Идите за мной». Мы протиснулись сквозь толпу покупателей, стоявших у прилавка, прошли по темному коридору с тремя поворотами, и в конце последнего оказалась дверь. Он отворил ее позолоченным ключом и пропустил меня вперед.

Попав в плохо освещенную комнату, где ничего нельзя было разглядеть, я не испугался. Но тут дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, и я похолодел. Когда мои глаза привыкли к темноте, мне удалось разглядеть пожилого мужчину, старше моего предыдущего спутника. Он сидел за столом посередине комнаты. Небольшая лампа освещала огромную книгу, в которую старик что-то записывал. Пришлось сделать несколько шагов к нему навстречу.

– Добрый вечер! – поприветствовал я его.

Он продолжал писать, ничего не ответив. Тогда я сделал еще несколько шагов и постучал по столу. Старик поднял на меня глаза.

– Оплата? Счет? Поставки? – проговорил он.

– Да нет же, чертежи, – ответил я.

– Ах, да… оплата, – промолвил мой собеседник.

На минуту задумавшись и сверив что-то у себя в книге, он протянул мне мешочек с монетами:

– Четыре золотых и пятнадцать серебряных, как договаривались.

Даже в таком полумраке было видно, как у него блестят глаза. Я присмотрелся и заметил на столе не только книгу, в которой, по-видимому, он вел учет финансов, но и бумаги, покрытые пылью, огромное количество пузырьков с чернилами и клетку, в которой сидел попугай. Он выглядел каким-то потерянным, будто, кроме клетки и пыльных бумаг, ничего не видел в своей жизни. Мне вдруг стало его жалко, и я спросил:

– Красивый попугай, но с виду очень несчастный. Он умеет говорить?

Старик, уже погрузившись в свои бумажки, вяло ответил:

– Не знаю.

Я сказал, что отдам за него золотую монету. Сейчас я немного приукрашу, но глаза у старика заблестели так, что можно было ослепнуть. Так бывает, когда жадному человеку предложить нечто очень выгодное для него.

Он резко встал и сразу стал торговаться: «Как, только одну золотую? Это экзотический попугай, из таких далеких краев, что стоит не меньше четырех золотых, а то и вовсе не продается!». Я вернул старику мешочек с монетами, взял клетку, обронив на прощание: «Сдачи не надо…».

Выйдя на улицу, я открыл было клетку, чтобы отпустить бедолагу на волю, но подумал, что место здесь не самое благоприятное. К тому же скоро зима, а это птица экзотическая, еще простудится да помрет…

Читатель! Ты, наверное, ожидаешь, что попугай окажется волшебным и что он озолотит меня в один миг за доброту к нему? И что я стану богачом, а когда те старики узнают о волшебстве попугая, то умрут от зависти? К сожалению, нет…

Попугай оказался обыкновенным: у него были зеленые перья, и родом он был из какой-то экзотической страны. Я вернулся вместе с ним домой и был ужасно горд собой, ощущая себя спасителем: будто я пересек семь королевств и спас принцессу из башни с драконом. Но нет: в клетке у меня был неухоженный попугай, больше похожий на мешок с перьями! «Надо привести тебя в порядок», – проговорил я вслух. И сразу попытался почистить попугаю перья, успокаивая его, но он, похоже, был немного шокирован таким фамильярным обращением. Когда я аккуратно приподнял его левое крыло, то увидел тоненький ремешок, завязанный под ним. Я развязал узелок, снял ремешок и обнаружил небольшую свернутую бумажку. На ней были указаны какие-то координаты и нарисован маленький желтый ключ, а также надпись черными чернилами: «Спасите нас!». Это что, глупая шутка жадных стариков?! Хотя нет, содержание записки не очень похоже на шутку. И кто это писал? Как давно? Может быть, уже слишком поздно?

На следующий день я вернулся в лавку, чтобы расспросить стариков о попугае. Но, подойдя к магазину, я увидел табличку «Закрыто». Долго простоял у входа, но никого не дождался.

Пошел первый снег. Укутавшись в свое серое пальто и завязав потуже шарф, я направился обратно домой.

Зайдя в квартиру, я даже подпрыгнул от неожиданности: до меня донесся голос Зои с первого этажа: «Сойер, я дома!».

Я закрыл тетрадь и спустился на первый этаж.

День 35-й

За окном идет снег, а я вернулась с работы домой, к моему Сойеру. Не представляю себе другой жизни, да и не хочу, наверное, представлять. Последние десять дней мы перечитываем целую гору исписанных тетрадей, которые он нашел на чердаке. Тут множество историй, но все они начинались одинаково: «Посвящается Пирату, Марте, Кнопе, Вильмонту и Патриции – тем, кто не покидал мое сердце ни на минуту».

– Сойер, как ты думаешь, кто она, Патриция? Такое красивое имя…

– А мне больше интересно, кто такой Пират… Не может быть, чтобы человек, который написал все это, дружил с ним. Как-то в голове не укладывается: какие в наше время могут быть пираты?

Сойер сказал мне, что когда-то был знаком с человеком, который писал в этих тетрадях. Но ехать в место, где он жил и мы можем получить ответы, очень долго: почти два дня без остановки. Я так загорелась этой идеей, что уже через день мы отправились в путь – узнать, кто такая Патриция и почему автор дружил с Пиратом. День 38-й

Мы приехали в тот приют, в котором я когда-то провел первые тринадцать лет своей жизни. Здесь ничего не изменилось: тот же запах, те же скрипящие доски на полу, только детей стало намного больше. Казалось, все было по-прежнему, но я почему-то не узнавал это место. Мы вошли в центральную комнату, где так же стояло любимое кресло мадам Илоны. Дети, бегавшие кругом, – кто