– Мы совсем одни, – сказал Джим Фрери. – Такого раньше не бывало, а? Может, и не будет больше.

Он взял ее за руки и почти приподнял со стула, и она ему позволила. На выходе из столовой Джим выключил свет. Они вместе поднялись по лестнице, которую так часто преодолевали поодиночке. Мимо картин, изображающих верного пса на могиле хозяина, Мэри Кэмпбелл, поющую в поле, и пучеглазого старого короля, взгляд которого говорил о сластолюбии и пресыщенности.

– Ночь туманна, ливень хлещет, сердце бедное трепещет, – напевал Джим Фрери, поднимаясь по лестнице.

Он по-хозяйски поддерживал Луизу, приобняв ее.

– Все хорошо, все хорошо, – сказал он, когда они огибали поворот на лестничной площадке. А оказавшись на узкой лестнице, ведущей на третий этаж: – Никогда я еще не был так близок к небесам в этой гостинице!

Но чуть позже он издал финальный стон и приподнялся на локте, чтобы сонно отругать ее:

– Луиза, Луиза, почему ты мне не сказала, как обстоит дело?

– Я тебе все рассказала, – слабо ответила Луиза. Голос ее не слушался.

– Значит, я тебя не понял. Я не хотел, чтобы это было для тебя чем-то важным.

Она сказала, что это для нее вовсе не важно. Теперь, когда он уже не придавливал ее к месту, она почувствовала, что ее неудержимо крутит, словно матрас превратился в детский волчок и несет ее по кругу. Она попыталась объяснить следы крови на простыне наступлением месячных, но слова выходили с роскошной несвязностью и не складывались вместе.

Вернувшись домой с фабрики – незадолго до полудня, – Артур закричал:

– Не подходите ко мне, пока я не вымоюсь! У нас был несчастный случай!

Ему никто не ответил. Миссис Фир, экономка, висела на телефоне в кухне – она говорила так громко, что не слышала Артура, а его дочь, конечно же, была в школе. Он вымылся, засунул всю одежду в корзину и оттер ванную комнату, словно убийца. И уже чистый – даже волосы мокрые и приглаженные – двинулся в путь, к дому покойного. Адрес пришлось узнавать. Он думал, что надо идти на Уксусную горку, но оказалось, что там – дом отца, а молодые живут на другой стороне города, где до войны была выпарка яблочного сока.

Он нашел два кирпичных домика и выбрал левый, согласно полученным указаниям. Впрочем, он и так не перепутал бы. Новости его опередили. Дверь домика стояла открытой, и дети, слишком маленькие, чтобы ходить в школу, торчали во дворе. Маленькая девочка сидела на детском игрушечном автомобиле – она никуда не ехала, только загораживала дорогу. Он обошел ее. В это время девочка постарше заговорила с ним формальным тоном – точнее, предупредила:

– Это ейного папку убило. Ейного!

Из гостиной вышла женщина с охапкой занавесок и отдала их другой женщине, которая стояла в прихожей. Та – седая, с умоляющим лицом – приняла занавески. Верхних зубов у нее не было. Наверно, дома снимает мост, ей так удобнее. Та, что отдала занавески, была плотная, но молодая, со свежей кожей.

– Скажите ей, чтобы не лазила на стремянку, – сказала седая Артуру. – Она сейчас начнет снимать занавески и обязательно сломает шею. Она думает, что нам надо все перестирать. Вы гробовщик? Ох, нет, извините! Вы мистер Дауд. Грейс, поди сюда! Грейс! Это мистер Дауд!

– Не беспокойте ее, – сказал Артур.

– Она думает, что сейчас поснимает все занавески, постирает и к завтрему снова развесит. Потому что его ж надо будет положить в гостиной. Она моя дочь. Но только она совсем меня не слушает.

– Она скоро успокоится, – сказал мужчина серьезного вида, в священническом воротничке, вышедший из задних комнат дома. Их священник. Но не из знакомых Артуру церквей. Баптисты? Пятидесятники? Плимутское братство? Священник пил чай.

Пришла еще какая-то женщина и быстро забрала занавески.

– Мы налили воды и запустили машину, – сказала она. – А высохнут они в такой день мигом. Только не пускайте сюда детей.

Священнику пришлось отступить в сторону и высоко поднять чашку, чтобы освободить дорогу женщине с бельем. Он сказал:

– А вы, дамы, разве не собираетесь предложить мистеру Дауду чашку чаю?

– Нет-нет, не беспокойтесь из-за меня, – запротестовал Артур.

– Расходы на погребение, – продолжал он, обращаясь к седой женщине. – Пожалуйста, передайте ей…

– Лилиан описалась! – торжествующе закричала девочка у двери. – Миссис Агнью! Лилиан надула в трусы!

– Да, да, – сказал священник. – Они будут очень благодарны.

– Участок на кладбище, камень, абсолютно всё. Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы они это поняли. И памятник с любой надписью, какую они захотят.

Седая ушла во двор и вернулась с воющим ребенком на руках.

– Бедненький ягненочек, – сказала она. – Ей не велели заходить в дом, так куда ей было деваться? Конечно, с ней случился конфуз!

Молодая женщина вышла из гостиной, волоча за собой ковер:

– Это надо повесить на веревку и выколотить как следует.

– Грейс, мистер Дауд пришел выразить свои соболезнования, – сказал священник.

– И спросить, что я могу для вас сделать.

Седая двинулась наверх по лестнице с обмочившейся девочкой на руках. Еще несколько детей увязались за нею.

Но их заметила Грейс.

– А ну-ка нечего вам туда! Быстро на улицу!

– Моя мамка там.

– Да, и она там занята, поэтому нечего ее дергать. Она мне помогает. Ты что, не знаешь, что папка Лилиан погиб?

– Я что-нибудь могу для вас сделать? – спросил Артур, намереваясь убраться восвояси.

Грейс уставилась на него с разинутым ртом. Дом сотрясали звуки работающей стиральной машины.

– Можете. Стойте тут.

– Она вне себя от горя, – объяснил священник. – Она вовсе не намеренно груба с вами.

Вернулась Грейс со стопкой книг:

– Вот. Он их взял в библиотеке. Мне ни к чему еще и пени за них платить. Он ходил каждую субботу, так что, должно быть, их надо вернуть завтра. Я не хочу, чтобы у меня еще и из-за них голова болела.

– Я все сделаю, – сказал Артур. – С радостью.

– Я просто не хочу, чтобы у меня еще и из-за них голова болела.

– Мистер Дауд обещал позаботиться о похоронах, – с кротким упреком сказал священник. – Все, включая памятник. С любой надписью, какую вы захотите.

– О, мне бы что-нибудь попроще, – ответила Грейс.