«Море, дюны. Что блестит? Соль. В море не впадает ни одной реки, и оно пересыхает. Климат скверный. Похоже, всего две конвекционных ячейки в атмосфере. Плато. Песок. Много углерода в чистом виде, поэтому плато так плохо отражает свет. Получается, что песок выпачкан сажей. Канава. Русло.

Опять сажа. Органика. Не лес, скорее заросшая пустошь. Дюны. Океан. Мелкий, но грязный. Хлорофилл. Водоросли. Остров. Это что?»

– Горм, смотри-ка!

В воздухе перед Гормом возник обрывистый берег с полоской пляжа. Картинка была довольно отчетливой, просматривались даже гребни отдельных волн и скрюченные кустики у подножия скал, чуть поодаль от воды. На фоне светло-серой осыпи какой-то осадочной породы выделялся кое-где еще прикрытый лохмотьями обшивки скелет огромного сооружения или аппарата.

Присмотревшись, Горм разглядел, что ближайшие к осыпи утесы опутаны сплетением покореженных и порванных трубок и профилей. И над обрывом, и внизу, у воды, валялись куски механизмов и листы с неровными краями.

Горм сразу вспомнил легенду о планете – кладбище звездолетов. Некогда злая воля Тилле из Раталара[7]и Иорра из Вендилло, пережившая и их самих, и их усобицу, приманивала корабли к Кровавому Могильному Холму и сводила экипажи с ума, перехватывая контроль над мыслительными процессами и разыгрывая в мозгах бьющихся в беспамятстве путешествеников сражения за господство над некогда изобильной планетой. Горму эта рассказка всегда казалась чересчур красивой, чтобы походить на правду, но отчеты Турира Собаки, полулегендарного космопроходца с Драйгeна, хранили цветные фотографии сотен кораблей, медленно превращавшихся в труху среди галечных гряд на дне выгоревших морей. И потом – что заставило Турира расколоть планету на части ударом пакета протиометеориитных торпед и почему трое из его экипажа умерли по пути на Драйген?

– Паршивое место, – сказал Фенрир. – Я бы не стал здесь садиться.

– Почему?

– Один уже садился – вона как накрылся, – Фенрир обвел развалину в окне жирной багровой линией.

– По-моему, это не звездолет, а скорее химзавод.

– На пустой планете?

– И очень просто. Там, – Горм махнул в сторону руины отверткой, – взорвалась линия противозачаточых средств, началось перенаселение, эпидемии, в общем, все умерли.

– А города, дороги и так далее?

– Разрушены аборигенами в предсмертном припадке патологического бешенства.

– Верю! – Фенрир показал Горму новую картинку.

– Ни фига не вижу, – гордо заявил Горм.

– Сейчас, подкручу диапазон.

Под песчаными холмами проступили угловатые контуры, сливавшиеся в довольно убедительный план населенного пункта.

– Ы? – спросил Горм.

– Над остатками стен песок более влажный. Смотри, что еще я нашел.

– О, лужа. Поприща с два будет. Сажаю я – помнишь уговор?

– Ладно, только орбитального наблюдателя закинем.

Насос, откачивавший помет из фекального коридора, засорялся второй раз за утро. Зажав в задних лапах инструменты и обхватив передними поручень в середине служебного короба, Наподдал и Проклепать отдыхали после работы, расслабленно повиснув вниз головами.

– Неладно с «Крюхом», сказал Проклепать и со свистом втянул в себя воздух.

– Да. Вся ломается, сколько ни чини. Если я хоть что-то понимаю в насосах, ресурс этого кончился. Видать, так и рассчитано: «Крюх» вот-вот достигнет Цели.

– И ты, птица, веришь в это?

– Почему верю? Я знаю – ведь мы тормозимся. Скорость упадет до нуля у Цели, значит, немного осталось.

– А откуда ты взял, что мы тормозимся?

– Ты меня удивляешь! Стены стали потолками, корпус больше не вращается.

Разницу между центростремительным ускорением и линейным замедлением ты, я надеюсь, помнишь?

– Послушай, птица, что я тебе скажу. Отчего полы стали стенами и стены полами, неизвестно. Может, от замедления, может, от охренения, а может, оттого что Кубыть год назад упустил червяка за завтраком. В основе всех наших знаний лежит утверждение, что «Крюх» окружен пустотой, в которой он летит с огромной скоростью с одного из спутников Договорной Ботвы. Я склонен думать, что эта исходная предпосылка неверна, значит, неверна и вся построенная на ней система знаний.

– Откуда в тебе столько скепсиса, птица? Можно подумать, ты не видел звезд.

– Видел, и застекленную дырку, и стену с лампочками за ней. Кабы это была пустота… – Проклепать издевательски раскрыл пасть и стреском провел по зубам верхней челюсти кончиком языка.

– Какие лампочки, рехнулся ты, что ли? Я смотрел на них в тринокль – не приближает.

– Да как ты веришь триноклю? Можно подумать, ты сам его сделал! Ты знаешь, как он работает?

– Что я, оптику не знаю?

– Пойми, птичка! И все приборы, и все науки даны нам вместе с «Крюхом». Они – часть одной легенды с ним, составленной искусно и непротиворечиво, и их нельзя использовать для проверки этой же легенды. Надо пользоваться не хитрыми приборами и заумными построениями, а здравым смыслом! Ты когда-нибудь пытался представить себе Договорную Ботву? Леса, по которым можно лететь с вечера до ночи в любом направлении и не упереться в стену? И легенда о Договорной Ботве, и легенда о Цели основаны на одной идее – идее неограниченного пространства, идее пустоты, и эту идею наш здравый смысл и жизненный опыт категорически отвергает! Скажи, ты бывал в воздушном бассейне?

– Конечно, это входит в мою программу тренировок.

– А по своей воле пошел бы туда?

– В первый раз, пожалуй, сам бы побоялся, а теперь даже нравится.

– Вот, птица! Тебя специально отбирали для этих тренировок, и то твой организм не вдруг приспособился к свободному объему. А я знаю хота, который с вечера до утра не мог проблеваться, после того как раз заглянул в бассейн. Ты понял, куда я клоню?

– Не очень, но говори дальше, птица.

– Если нам так плохо даже просто в большом замкнутом помещении, как воздействовало бы на нашу психику неограниченное пространство? Как могли существа, подобные нам, зародиться вне замкнутого помещения?

– По-твоему выходит, никак не могли. Значит…

– Да! Вся, чему нас учили – ложь! Звезды, планеты, ядерная физика! Нас водят за нос те, игрушкой кого мы служим.

– Но как может такое быть? И кто они?

– Я не знаю, но дознаюсь! Летим, я покажу тебе их логово!

Проклепать бросил инструменты и, сложив крылья, упал в темноту служебного хода. Наподдал поспешил вдогонку. За несколькими коленами хода оказалось разветвление. Проклепать свернул вниз, и вскоре птицы уткнулись в дверь со знаком опасности. Проклепать вцепился в скобы, окружавшие дверь по периметру, и с усилием повернул массивное колесо, отодвигавшее засовы.