– Я же сказала, я забыла телефон в номере, – повторила я, раздражаясь.

– Это, конечно, единственный аппарат на весь Париж.

– Не единственный, – согласилась я. Что мне нужно ему сказать? Что я хотела сначала чуть-чуть прийти в себя, прежде чем начинать нагло врать в лицо? Хотя почему в лицо? В трубку.

– Знаешь, Даша, это нечестно, что я, сидя в лесу, на пригорке, на озере, не могу думать ни о чем, кроме того, куда ты исчезла.

– Я не исчезла, я измоталась. Очень, очень устала, – пожаловалась я, испытывая попутные муки совести. Да уж, устала. Расскажи еще отчего. Впрочем, говорят же, что, когда врешь, нужно как можно дольше балансировать на краешке правды, подбавляя совсем немного лжи. Как цианистый калий, в большом количестве ложь придает всему специфический вкус.

– У нас большой лагерь. Даже душ есть, – сказал Сережа, и я выдохнула с облегчением. – Я поймал рыбу, но Пашка поймал больше. Обидно, да?

– Да, – прошептала я, чувствуя ненужные, непонятно откуда взявшиеся слезы. – Мы всегда хотим больше, чем можем получить.

– Как твоя мама?

– Ты проявляешь вежливость? – усмехнулась я. – Один доктор сказал ей, что в ее состоянии делать крупную операцию опасно, теперь она думает, чем его убедить. Раньше, лет двадцать назад, она бы просто переспала с ним, но теперь, возможно, придется придумывать план «Б».

– Дашка ты Дашка. – Сережа расхохотался, и я тоже вслед за ним. В Сереже столько достоинств, ну что с того, что он не знает, что после любви с ним мне необходимо некоторое время наедине с собой, чтобы достигнуть довольно унизительной гармонии в нашей сексуальной жизни.

– Дашка тут ни при чем. Дашка ищет нужную минералку.

– Я по тебе скучаю. Все здесь не то без тебя, – сказал Сережа, и я знаю, что для него такие фразы – целое дело.

– Не то? Что именно? Форель не та?

– И елки тоже, – подхватил он. – И комары.

– Даже комары не те?

Я вышла из ванны снова самой собой, хотя и немного другой. Я отключила телефоны, и мобильный, и гостиничный, сбросила халат и через минуту уже спала в просторной, чистой кровати, очищенной от следов моего умопомрачения. Осталась только пара небольших синяков на запястьях, но и они заживут. И это пройдет.

* * *

Когда я проснулась, в комнату уже проник сумрак, разбавленный рассеянным светом уличных фонарей. Я проснулась резко, как мне показалось, от какого-то звука, но, проснувшись, я больше ничего не услышала. Может быть, я сама крикнула во сне? Может ли такое вообще быть? Мне что-то приснилось? Я ничего не помнила. Голова была мутной, тяжелой, как это часто бывает, когда сбивается ритм. Эффект смены часовых поясов, но только в моем случае разница была не в линиях на глобусе, проложенных от Москвы до Парижа.

Я не спала прошлой ночью, а теперь я проспала весь вечер. И что я буду делать всю ночь?

Ответ был прост. У меня, как правильно отметила мама, лежала целая тонна бумаг для перевода. Не совсем бумаг – файлов в моем ноутбуке, но какая разница. Виртуальные листы требовали реального перевода. Мои работодатели особенно высоко ценили меня за то, что я вовремя сдавала заказы, старательно и быстро выполняла их поручения. Такой тандем давал мне возможность работать, почти не вылезая из моего добровольного заточения. Я интроверт и живу по принципу – я не буду проще, и не надо ко мне тянуться. Не очень-то легко найти работу, когда из тебя слова на собеседовании нужно тянуть клещами.

Но я справляюсь. Перспектива поработать меня даже обрадовала впервые после того, как я прилетела сюда, в Париж. Отвлечься от всех этих сложностей, сосредоточиться на чем-нибудь совершенно сумасшедшем, таком, как текст к научно-популярному фильму о квантовой механике. Куски текста, даже переведенные на русский язык, порой выглядели бессмыслицей. Я старательно ковырялась в Википедии, пытаясь понять, что за черт этот «кот Шредингера» и почему он одновременно и жив, и мертв. После целого часа метаний я решила, что мне нужно освежиться, пока я сама не сошла с ума, как эти продвинутые физики. Я нацепила шорты и тонкий топик, вытащила из шкафа белые хлопковые гостиничные тапочки и пошла вниз, в лобби-бар за кофе, держа в руках маленький планшет с «котом Шредингера».

Такой он и нашел меня в баре – в белых тапочках, ношение которых мало чем отличается от хождения босиком, в маленьких джинсовых шортах и мятом топе. Я сидела на высоком барном стуле, уткнувшись в планшет, и тянула крепкий кофе, устоять перед которым я не могла ни в какую часть суток. Такой кофе стоил даже бессонницы.

– Что ты тут делаешь, птица! – услышала я возмущенный голос, от звука которого я чуть не свалилась со стула. И вот после всех моих усилий по психологической реабилитации Андре стоит передо мной в лобби-баре в черт знает каком часу (как он вообще сюда попал???), а мое сердце выпрыгивает из груди и пускается в пляс.

– Я… живу тут, – отвечаю я растерянно и запоздало понимаю, что мои губы улыбаются.

– Это я понял по твоему виду. – Губы Андре, напротив, плотно сжаты. Никаких улыбок. – Ты была тут все это время?

– Какое – это время? – уточняю я.

– Я жду тебя уже третий час. – Андре бросил взгляд на стену. – А, нет, прости. Четвертый час.

– Зачем? – раскрываю рот я.

– Разве это не очевидно? – спрашивает он, фокусируясь, к моему величайшему неудобству, именно на моем рту. Он не смотрит мне в глаза, он смотрит на мои губы, и почему он так зол.

– Не очевидно. Совсем не очевидно. Я спала.

– Не со мной.

– Ни с кем. Я спала сама по себе, – возмутилась я.

– Я звонил тебе в номер, никто не отвечал.

– Я отключила телефон, потому что не хотела…

– Чего? – удивленно уставился на меня он. Действительно, чего я не хотела? Кто мог побеспокоить меня в моем номере, кроме него? Дома, в Москве, я часто отключаю телефоны. Я люблю твердо знать, что никакие агенты внешнего мира не разбудят меня, чтобы узнать, каким кремом я пользуюсь с утра, а каким на ночь. Никаким, я не пользуюсь кремами. Я крайне безалаберна, и особенно – в вопросах ухода за собой.

– Не хотела, чтобы мне позвонили с какой-нибудь рекламой. Я всегда так делаю. – Я виновато посмотрела на Андре. – Старые привычки умирают последними. Ты ждал меня? Я потрясена. Где? Тут?

– Тебе интересно, на каком конкретно месте я тебя ждал? Вон там, у окна. – И Андре показал мне на кресло и столик, с которых отлично просматривались прилегающие к отелю улицы. А вот насчет бара – не очень, н-да.

– Хорошо, а зачем? Зачем ты меня ждал? Мы же решили, что это будет только одна ночь?

– Когда? – холодно уточнил Андре. – Когда это МЫ решали такое?

– А ты хочешь сказать, что это не было Liaison Sans Lendemain? – Я соскочила с высокого стула, потеряв по дороге хлипкую тапочку и оцарапав ногу о край крепежа. Андре смотрел на меня с видом вора, пойманного на месте преступления.