Гюльжан молчала, опустив длинные ресницы.

— Как тебя зовут, моя прекрасная пери? — спросил невольник.

— Гюльжан, — тихо ответила она.

— Гюльжан, — повторил раб с наслаждением, — какое красивое имя! Как оно подходит тебе, красавица. Меня же зовут Малех, мне рассказывали, что меня взяли в плен ребенком… Поэтому я не знаю своего настоящего имени и своей родины.

— Что с того, что я знаю о своей родине! — вырвалось у девушки надрывно. — Все равно мне туда не попасть!

— А ты хотела бы туда вернуться? — Его голос звучал вкрадчиво, убаюкивающе.

— Ты еще спрашиваешь! — Черкешенка воздела руки к небу. — Если бы Аллах прислал за мной огненную колесницу, если бы предложил вытерпеть нечеловеческие муки, я пошла бы на все, чтобы сбежать отсюда.

— Я помогу тебе, моя прекрасная пери, — ответил раб. — Моя любовь разорвет твои оковы. Мне неважно, что будет со мной. Главное — чтобы была счастлива ты. — Он оглянулся и торопливо заговорил: — Слышу тяжелые шаги вашего жирного евнуха. Мне нужно идти. Завтра жду тебя на этом же месте. Здесь, в эвкалиптовой чаще, есть шалаш, созданный самой природой. Там мы укроемся от любопытных взглядов. Придешь, моя красавица?

— Да, — твердо сказала Гюльжан. — Жди меня, Малех. Я обязательно буду.

Он скрылся так же незаметно, как и появился, и девушка вышла на тропинку. Толстый евнух-мулат, задыхаясь, звал ее. Лейла приготовила для бедняжки хамам и одежды.

— Самые красивые одежды, — добавил евнух, облизывая толстые губы, но Гюльжан подумала, что с большим удовольствием надела бы цепи. Начиналось приготовление к ночи с ненавистным ей человеком.

— Где ты гуляла? — набросилась на нее старуха, брызгая слюной. — Я приказывала тебе отдохнуть, чтобы не выглядеть усталой.

— Я подумала: мне лучше подышать свежим воздухом, который разрумянит лицо, чем спать в душной комнате, — отозвалась Гюльжан. Смотрительница прожгла ее взглядом черных глаз, словно пытаясь проникнуть в душу. Но черкешенка смотрела спокойно и безмятежно, и Лейла кивнула на кровать:

— Раздевайся и ложись.

Гюльжан знала, какая процедура проводится перед походом в баню. И действительно, с помощью мази, сделанной из яиц, меда и лимонного сока, старуха удалила на ее теле лишние волосы, а потом повела в хамам, специально приготовленный для ночного ритуала. Когда тело черкешенки достаточно распарилось, Лейла приказала ей поплавать в бассейне. Сегодня вода, настоянная на лепестках гибискуса и фиалок, благоухала. Она не только смягчала кожу, но и наполняла ее тонким ароматом. Обычно любившая купаться, Гюльжан считала минуты, когда смотрительница позовет ее для дальнейшей процедуры. Ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось и из общей спальни, где проходили смотрины, она не добралась по Золотому пути (именно так называли эту дорогу) до покоев падишаха. Неутомимая Лейла с помощницами легкими умелыми движениями нанесли на волосы и кожу девушки маску из глины, а потом, выждав десять минут и еще раз помыв голову и те части, которых коснулась глина, жесткой шелковой варежкой стали массировать лицо и тело, удаляя ороговевшую кожу. Повелитель любил, чтобы кожа невольницы напоминала по нежности лепесток розы, была мягкой, как у новорожденного ребенка. Чтобы высохшая кожа не сморщилась, ее обильно смочили маслом — смесью оливкового и кунжутного с добавлением эфирных — ромашки и розы. Осмотрев свою работу, проведя по телу черкешенки узловатыми пальцами, Лейла осталась довольна.

— Теперь вытирайся — и за мной, — скомандовала она. Гюльжан знала, что за этим последует. В специальной комнате было все приготовлено для наложения косметики. Усадив ее на мягкий стул, Лейла принялась колдовать, ловко орудуя кисточками и палочками. Черные глаза черкешенки стали еще больше с нарисованными сурьмой стрелками, брови — еще чернее и округлее.

— Теперь пожуй. — Старуха силой раскрыла рот девушки и сунула ей что-то горькое, жгучее, сразу обжегшее язык. Гюльжан закашлялась и хотела выплюнуть противную смесь, но Лейла приказала жевать.

— Это бетель — паста с перцем, известью и семенами льна, — пояснила она. — Черные брови и глаза должны оттенять цвет лица и губы. Наш луноликий предпочитает алые. Бетель усилит их красноту.

Пока Гюльжан, подавляя тошноту, жевала смесь, помощницы Лейлы колдовали над ее телом, делая на коже замысловатые рисунки из хны, чтобы выгодно подчеркнуть все соблазнительные выпуклости. Когда же все закончилось, девушке дали пожевать пастилку, чтобы изо рта шел аромат, и, одев в самую красивую одежду, повели в общую спальню. В ней уже столпились полсотни невольниц, разных как по внешности, так и по национальностям, и каждая с надеждой ожидала выхода ясноокого (у падишаха было много прозвищ). Гюльжан старалась спрятаться за свою соседку, высокую белокурую славянку, но Лейла вытолкнула ее вперед в тот момент, когда повелитель зашел в комнату. Он показался бедняжке еще старше, ниже ростом, толще. Гусиные лапки у черных угольных глаз придавали его лицу мягкость и доброжелательность. Луноликий медленно несколько раз прошелся мимо невольниц, прожигая каждую взглядом черных глаз. Остановившись возле Гюльжан, он бросил платок, который она машинально схватила.

— Тебе повезло. — Лейла возникла будто из ниоткуда. — Сегодняшняя ночь твоя.

Невольницы, оставленные без внимания, потихоньку разбрелись, как бесплотные тени. Черкешенку, стоявшую в оцепенении, подхватили мулатки, повели в маленькую комнатку, где сменили ее одежду на более легкую и почти прозрачную, и так же, взяв под руки, потащили в покои падишаха. Повелитель возлежал на широкой кровати, покуривая трубку с благовониями. Увидев Гюльжан, он улыбнулся, показав великолепные белые зубы, белизну которых не подпортил даже табак. Жестом приказав мулаткам удалиться, он величественно поднялся с ложа и подошел к трепещущей черкешенке.

— Как тебя зовут? — Его голос, на удивление, звучал ласково, и бедняжка немного расслабилась и ответила:

— Гюльжан.

— Красивое имя, — повелитель сорвал с нее платок и провел по мягким волосам. — Да что там имя! Ты сама красива, как моя любимая роза в саду.

От его прикосновения девушка снова сжалась.

— Ты боишься меня, — изрек луноликий. — Ты девственница?

Она кивнула, не смея поднять на него глаза.

— Всем когда-то приходится становиться женщинами, — философски заметил он. — Не бойся, я не причиню тебе боли.

Он взял пиалу и плеснул какой-то жидкости, пахнувшей мятой и эвкалиптом.

— Выпей. Тебе немного полегчает.

Не поднимая ресниц, отбрасывавших тень на пунцовые щеки, Гюльжан выпила ароматный чай. Падишах, обняв ее за плечи, усадил на ложе любви. Остальное черкешенка видела словно в тумане. Откуда ни возьмись вновь появились мулатки, принесшие большие светильники. Они встали по обеим сторонам любовного ложа. Падишах сам, без их помощи, умело раздел Гюльжан, восхищаясь красотой ее тела, потом разделся сам и, целуя девушку, раздвинул ей ноги и сел между ними. Черкешенка лишь на мгновение почувствовала боль, потом уже ничего не чувствовала. Разумеется, все наставления калф и Лейлы были забыты. Ясноликий пыхтел над ее телом, а она лежала, не шевелясь, ничего не соображая. Когда все закончилось, ее, полумертвую, отвели уже в другие покои. Упав на кровать, девушка заснула крепким, всепоглощающим сном.