В мерцающем окошке виднелось «33».

«Тридцать три сообщения!» — ахнул Петька и посмотрел на часы, висевшие на стене. Было два часа ночи.

«Это они всего за пару часов успели столько наговорить! — мысленно присвистнул он. — Вот это трудоспособность!»

Петька нажал на мигающую кнопку. Автоответчик ожил, зажужжал, перематывая пленку. На экране высветился телефон. Негромкий хриплый голос произнес:

— Мальчик, закрой все окна и двери! Гроб на колесиках въехал в твой город.

После услужливых гудков отбоя тот же голос продолжил:

— Мальчик, закрой все окна и двери! Гроб на колесиках въехал в твой район.

Прошелестела пленка.

— Мальчик, закрой все окна и двери! Гроб на колесиках подъезжает к твоему дому.

Холод от пяток поднялся к копчику, стрельнул по позвоночнику. Петька поджал пальцы на ногах. Тело его словно окаменело. Он не в силах был даже пошевельнуться.

— Мальчик, закрой все окна и двери! Гроб на колесиках подъезжает к твоей квартире.

Петька покосился на входную дверь. Она у них прочная, железная. Рабочие, ставившие дверь, уверяли, что ее только танком можно снести.

Пшик. Новая запись. Пятая.

— Мальчик, закрой окна и двери! Гроб на колесиках уже рядом с тобой.

Петька почему-то посмотрел себе под ноги, словно обещаемый гроб на колесиках должен был быть, как минимум, со спичечный коробок. Там никого не было. Рядом тоже. Только сквозняк гнал по полу подвернувшуюся пылинку.

В полной тишине раздался скрип. Темнота справа от Петьки надвинулась на него. Было очень похоже на открытую входную дверь.

Перед перепуганными Петькиными глазами замелькали цифры. Вкрадчивый голос обещал всякие ужасы. Гроб на колесиках громыхал по ступенькам.

Щелкнуло тридцать третье сообщение. Голос откашлялся, хмыкнул и быстро произнес:

— Ну вот! Вы слушали русскую народную сказку. Кто от страха помер, я не виноват.

Раздались гудки, в тишине квартиры показавшиеся оглушительными.

Запись кончилась, но на экране какое-то время еще мигал определившийся номер звонившего.

Петька поискал карандаш и прямо на обоях записал заветные семь цифр.

— Ну, брат, ты даешь! — в коридор вышел заспанный папа. — Кому ты названиваешь среди ночи?

— Это не я, — Петька стал отступать обратно в комнату. — Тут позвонили, я подошел.

— Чего хотели? — папа уставился на мигающий экранчик.

— Время спросили, — ляпнул Петька первое, что пришло в голову.

— Ну-ну, — хмыкнул папа и ушел на кухню.

От волнения Петьку трясло. Завтра наступит час расплаты. Завтра он все узнает. И шутнику не поздоровится!

— Совсем с головой раздружился? — поинтересовался брат, когда Петька забрался в кровать. — Кто ж ночью время узнает? Ночью времени нет, все спят.

«Кое-кому все-таки не спится», — думал Петька, ворочаясь с боку на бок.

Сон ушел вслед за телефонными звонками и больше не возвращался. Петька промучился до рассвета, а как только прозвонил будильник в комнате родителей, выбежал в коридор. Слишком много событий произошло за ночь, о них нужно было срочно рассказать Гришке.

Голос Полухина в телефонной трубке был еще глуше, чем вчера.

— Ты там жив? — радостно спросил Петька.

— Ну тебя с твоим шуточками, — огрызнулся Гришка, которому сейчас явно было не до смеха. — Что нового?

— У меня есть номер телефона! — И Петька радостно прочитал цепочку цифр, записанных на обоях.

В ответ Полухин разразился надрывным кашлем, потом наступила тишина, и совершенно ясным голосом Гришка произнес:

— Поздравляю, Ткаченко. Это номер нашей поликлиники. Я его наизусть выучил. Уже два раза оттуда врача вызывал. Маме было некогда, она просила меня номер набирать, а то там все время занято было. Теперь я его знаю лучше таблицы умножения.

— Да ты что! — отмахнулся от него трубкой Петька. — Какая поликлиника? Я голос узнал — тот же противный дед. И звонили ночью. По ночам в поликлинике никого не бывает.

— Ага, — мрачно хмыкнул Гришка, — кроме покойников.

Петька дал отбой. Шутки шутками, но ему все это очень не нравилось. Он порылся в маминых записных книжках.

Действительно! Записанный на обоях номер принадлежал поликлинике. И что самое обидное — точно такой же номер был записан тут же, на обоях, и снизу приписано «поликлиника». Маминым почерком.

Петька бросился в свою комнату, из-под завала вытащил первые попавшиеся тетрадки и учебники. Сунул их в рюкзак и побежал к выходу.

— Куда так рано? — выглянул из ванной папа. Половина щеки у него была чистая, на второй висела пена. — Даже я еще не ушел.

— А у нас нулевой урок, — крикнул Петька, хлопая дверью.

Он не знал, что хотел сейчас найти в поликлинике. Ступеньки, обшарпанная дверь, зеленые стены с полинявшими зайчиками и мишками, вечно куда-то спешащие взрослые, испуганные дети… Что еще там может быть?

Попасть внутрь Петька не смог. Все-таки было не восемь, а семь, и поликлиника оказалась закрыта.

У входа стояла сонная бабушка, которая недобрым глазом покосилась на Петьку и буркнула:

— К окулисту я первая на запись.

К окулисту Петьке не надо было, так же как и ко всем другим врачам. Или стоит сходить, голову проверить? Может, заглянуть к окулисту? Пускай скажет, видел ли он девчонку, или все это был обман зрения.

Петька поднялся по ступенькам, подергал дверь.

— Заперто, заперто, — не отставала от него бабка. — В восемь откроют.

Петька вздохнул, потоптался на верхней ступеньке и забыл, как дышать.

На уровне его ботинок в нижний уголок двери был вставлен зеленый листок бумаги. Тетрадная обложка, сложенная вдвое.

Заранее предчувствуя что-то нехорошее, Петька наклонился. В листок была вложена какая-то картонка. Он цепко ухватился за находку, но картонка все равно выпала.

Это была фотография. Старая, затертая, кажется, даже покрытая пылью. На ней была запечатлена вчерашняя гостья из шкафа. Рыжие волосы, падающие на плечи, вздернутый нос, конопушки, разбежавшиеся по щекам, маленький подбородок, круглое лицо. Девчонка улыбалась, показывая миру все тридцать два зуба или сколько у нее их там было. Она щурила свои зеленые глаза и нагло скалилась неведомому фотографу.

На обороте уже знакомым почерком, корявым, с наклоном влево, было выведено:

А в нижнем правом углу, на месте, где обычно ставят подпись, снова был нарисован крест на холмике.