Хотя у нее и без распродажи имущества вещей навалом. Был же у нее полгода назад Женя, с которым они пять раз совершили набег на Милан! У Алисы засосало под ложечкой. Женя был жутким занудой — он даже свистел, что не любит, когда чужие готовят еду — типа этим должна заниматься женщина. Алиса закормила его макаронами с сыром и куриной лапшой, после чего Женя резко перестал ужинать дома. Зато он оказался таким щедрым, что с Алисой случались просто припадки благодарности. Тогда она еще не была заместителем главного редактора, а просто редактором, и получала не бог весть сколько, хотя неплохо, конечно — но уж чтобы без разбору покупать все, что нравится, в лучших миланских магазинах — об этом не было и речи. В Милане Алиса вспомнила свои резиновые сапоги с утятами и потрескавшиеся лодочки — она покупала и покупала, пока не набила своим барахлом всю Женину квартиру. Открытые туфельки, мокасины, сапоги с ремнями, сапоги с заклепками, сабо на меху, куртка с отделкой из норки, куртка из норки, джинсы, джинсы, джинсы, стильные костюмы с японскими принтами, костюмы от «Маррас», платья от «Маррас», юбки от «Маррас», нежный трикотаж — все это чемоданами… Это был пир, беспредел!

Они так хорошо расстались — без скандалов, без упреков и вот этого: «Ты понимаешь, мне с тобой плохо…»

Противно, правда, было уезжать обратно в Тушино — это из пентхауса-то на Ордынке, но что поделать — будет и у нее свой пентхаус, и вид на Кремль…

Надо немедленно перевезти вещи в бабкину квартиру! Алиса кинулась к дверям, впопыхах оделась, примчалась к себе в Тушино, распихала шмотки по мусорным мешкам, вернулась, свалила их в прихожей и переложила бабушкину одежду в пакеты. Отдаст маме — у них с Лианой, наверное, один размер. С ее вещами в шкафу квартира стала уже как бы совсем Алисиной. Было поздно — возня с одеждой заняла кучу времени, но Алиса решила, что завтра не пойдет на работу: ведь у нее такой праздник — бабушка умерла… В том смысле, что на работе она объяснит про смерть бабушки, а праздник — квартира…

Точно — из коридора и спальни шкафы долой, в свободной комнате будет гардеробная! Что ее удержало от того, чтобы немедленно не демонтировать шкаф-купе — только бог знает, но Алисе все же хватило разума оставить все, как есть, и просто напиться.

Развалившись на диване, который стоял в эркере, Алиса вспоминала, как жила в Аксиньино — у нее был гадкий овчинный тулупчик, как у других деревенских детей, валенки, шапка с фланелевой подкладкой и варежки из овечьей шерсти, которые вязала соседка. Мама тогда работала медсестрой в Кремлевской больнице, что в Крылатском, неплохо зарабатывала на чаевых и могла себе позволить, так сказать, няню — соседку теть Валю, деревенскую бабу, которая на огромный ломоть хлеба клала крохотный кусочек колбасы и все это дело называла бутербродом. Теть Валю Алиса и любила и презирала — любила за то, что чувствовала искреннюю привязанность этой грубоватой, несчастной одинокой женщины, а презирала за то, что теть Валя толстая, некрасивая, за поговорку «все у тебя, не как у людей», за то, что теть Валя варила склизкие щи, в которых плавало мясо с рыхлым жирком, за то, что няня все пересаливала, и за то, что экономила копейки на электричестве — если она смотрела телевизор, то выключала свет, и делалось темно, неприятно и тошно. Лампочки у теть Вали были тусклые, по телевизору показывала одна программа, и Алиса гуляла до самых сумерек — пока снег не становился синим и не делалось страшно, что откуда ни возьмись появится волк и съест ее.

Уже тогда холод проник в Алисину душу, уже тогда она не могла согреться ни рядом с мамой, ни на печке-лежанке. Ее опутывала инеем бедность, некрасивость, одиночество и ощущение, что о ней все забыли. У взрослой Алисы по утрам мерзли руки — и только победы, только карьера, только уверенность в том, что в банке лежат деньги, а ее имя регулярно появляется в светской хронике, отогревали ее, пусть и на время.

Холод пугал, холод незаметно подкрадывался, когда она была беззащитна — ночью, если проснуться от страшного сна, утром, когда Алиса была еще в паутине сновидений, в объятиях мужчины, который уже надоел… Иногда ей хотелось полюбить — подойти к человеку, протянуть руки и почувствовать тепло, но любовь требует слишком много компромиссов, слишком много жертв, и Алиса надеялась, что сама справится — если станет богатой, могущественной и знаменитой. Лучшим редактором лучшего журнала.

— Что происходит? — бросила Алиса на ходу и прошла в кабинет.

Она не выносила этот аквариум — стеклянные стены, стеклянные двери, но так у них в богадельне было принято — сотрудники с головой отдавались работе под неусыпным взором начальства. Через стеклянную стену сидела Оля. Алиса даже повесила между ними деревянные жалюзи — чтобы не сталкиваться взглядами, но это не помогло — даже оставаясь невидимой, Оля раздражала Алису со страшной силой.

Алиса набрала номер заместителя главных редакторов.

— Маш, «Почувствуй разницу!» снимаем. Есть что-нибудь в загашнике? — поинтересовалась она.

— Э-ээ… — промямлила Маша. — Почему?

— Надо читать материал перед тем, как сдавать его в номер! — отрезала Алиса и повесила трубку.

Как и следовало ожидать, Маша появилась ровно через секунду. Вместе со своими кудрявыми, до талии, волосами, очками в черной оправе, джинсах с высокой талией и рубашечкой в цветочек. Мало того, что Алису до исступления доводили волосы ниже лопаток — было в этом, с ее точки зрения, нечто совершенно неприличное — какие-то розовые девические мечты, тургеневские романтические страдания, что-то нереальное, из придуманного мира… Она еще не понимала, отчего Маша так держится за очки — когда в мире существуют контактные линзы! Ну, а про брюки с высокой — то есть, извините, стандартной, талией и говорить не имеет смысла — за них надо арестовывать.

Вот посмотришь на Машу — и сразу ясно: девушка из хорошей семьи, девушка, в которой настолько нет ничего вульгарного, что само отсутствие вульгарности делается вульгарным! Девушка, которая ни разу в жизни не сделала ничего в знак протеста — не закурила, не накрасила губы красной помадой, не напилась до соплей и не включила на всю катушку Джимми Моррисона.

Машу привела в редакцию Оля — они с детства дружили, и за это Алиса ненавидела ее еще больше, хотя, конечно, началось все с того, что как только Алиса первый раз взглянула на нового заместителя главных редакторов, она поняла, что видит свою полную противоположность.

— Алиса, я не поняла, что ты имеешь в виду, — заявила Маша.

— Я имею в виду именно то, что сказала, — отрезала Алиса. — Статью надо поменять. Немедленно.

— Но она уже пошла в номер! Мы завтра сдаемся! — возмутилась Маша.

— Маш, это твой косяк. Твои проблемы. Ты зачем эту мерзость в номер поставила?

— Слушай, Оля материал одобрила…

— Хорошо, — перебила ее Алиса. — Зови Олю.

Спустя минуту вошла Оля, и Алиса в который раз позавидовала тому, что некоторые люди начисто лишены комплексов.

Оля была толстой. Но по странному капризу природы не такой толстой, как большинство баб — с круглым лицом, глазами-щелочками, пузом и галифе на бедрах. Она просто время от времени увеличивалась на размер — при этом у нее был плоский живот, подтянутая задница и вполне аккуратное личико. Только вот размер, наверное, уже приблизился к пятьдесят второму.