Но что-то ещё не давало ему покоя, томило и отвергало все эти разумные доводы. Он помнил, как, проводив очередное судно, шедшее с караваном по Неве, хотел сорваться со шпиля и пуститься вдогонку. Каждый раз, слушая русалок, наяд и сирен, он мечтал, что однажды совершит кругосветное путешествие. Он представлял, как откроет прежде неизвестные учёным острова и материки, а ещё увидит новые страны. В своих мечтах он переживал все те опасности и беды, что поджидают путешественника в пути. Теперь же он наяву оказался в беде.

Горестные размышления прервало неожиданное движение на вершине холма, которое привлекло внимание кораблика. Он пристально вгляделся вдаль и увидел пирамиду из каменных глыб, напоминавшую высокий пьедестал, на котором гордо восседал орёл. Потом от пьедестала отделилась фигура человека. Он вёл за собою двугорбого верблюда, гружёного чемоданом. Это был высокий, статный человек с загорелым лицом и пышными усами. Казалось, что от него шёл свет.

— Вы ангел? — не веря чуду, спросил кораблик.

— Нет, — с улыбкой ответил человек. — Я путешественник, Пржевальский Николай Михайлович.

— Я тоже путешественник! — ответил кораблик.

Он очень удивился появлению этого человека и обрадовался, поняв, что не один здесь.

— Я отправился в дальние края, но заблудился, ведь не учился географии и астрономии, как это делали многие великие мореплаватели, — он виновато посмотрел на Пржевальского и замолчал.

— А я с детства увлекался географией, благодаря своей удивительной зрительной памяти легко запоминал любые карты. Это нередко выручало меня в самых сложных ситуациях и помогало как в годы учёбы, так и во время экспедиций, когда мы проходили тысячи километров по степям Монголии и хребтам Тибета!

— И вы не испугались испытаний? Ведь это же очень страшно — не знать, что вас ждёт впереди! — спросил фрегат, восхищённый смелостью путешественника. Пржевальскому было приятно вспомнить о том, как он начинал свой путь. Он с удовольствием погрузился в воспоминания:

— Никто не хотел отпускать меня в мою первую экспедицию по Средней Азии, все говорили о сумасбродности этих планов. Многие считали, что у меня ничего не получится. Но экспедиция состоялась и принесла мне славу учёного и исследователя! Я изучал растения и животных, почву и климат Уссурийского края. На границе с Китаем мы встретили лошадей, которые с виду очень напоминали ослов. Потом их стали называть лошадьми Пржевальского. Ещё наша экспедиция открыла подвид бурого тибетского медведя, которого тоже иногда называют медведем Пржевальского.

— А приключения с вами случались? — спросил кораблик, увлечённый рассказом собеседника.

— В какие только переделки не попадали наши отряды: страшные ураганы, снежные лавины, засады недружелюбных аборигенов, засуха и голод! Ничто не могло остановить нас. Каждый шёл к своему счастью, которое находил в свободе и встрече с новыми, неизведанными краями. Тысячи километров прошёл со мною этот верблюд, с которым во время путешествия мы вместе переживали все невзгоды. Он был самым верным, самым терпеливым товарищем!

Пржевальский не просто рассказывал о своих приключениях, одновременно он успевал прилаживать к борту корабля оторванные бурей детали, латать пробоины. Он зашил паруса, вернул на место мачты, установил на капитанский мостик штурвал.

— Одного только не понимаю, — проговорил путешественник. — Ну ладно я, мечтатель, которому ни секунды не сидится дома, но что тебя привело сюда? Что ты искал среди буйных морей, лабиринта горных хребтов и диких степей?

— Якорь… — смущённо произнёс кораблик.

Он с увлечением рассказал Николаю Михайловичу обо всём, что пережил за последние дни. Всей своей болью, всеми переживаниями и впечатлениями, которые накопились за это время, поделился с ним. А его мудрый собеседник внимательно слушал и, чему-то улыбаясь, бросал камешки в своё отражение на воде. Кораблик закончил рассказ и почувствовал, что плачет. Но это были слёзы счастья, радости, благодарности, слёзы от того непередаваемого ощущения спокойствия, уюта и доверия к тому, кто оказался рядом. Ещё никогда в жизни ему не было так хорошо. Некоторое время они молчали.

— Ты знаешь, — нарушил тишину Пржевальский. — Наверное, наш якорь там, где нас любят и ждут. И даже мы, великие путешественники, любим после долгих странствий возвращаться домой!

Фрегат и не заметил, как оказался снова на плаву. Подул северный ветер. Он становился всё сильнее и вскоре превратился в вихрь. Но в этот раз он ласково подхватил золотой кораблик и так закружил, что пропали из виду и путешественник с верблюдом, и зелёный холм, и озеро Иссык-Куль под ним.

5

Полёт был недолгим. Через несколько мгновений свист ветра начал затихать, рассеялись облака, и показалось голубое небо. Фрегат почувствовал лёгкий удар дна обо что-то металлическое. Спустя несколько секунд он увидел столь знакомые Ростральные колонны, башню Кунсткамеры, шпиль Петропавловского собора с ангелом, летящим над ним, и купол Исаакиевского собора.

— Спасибо тебе, северный ветер! — сказал уставший, но счастливый кораблик. — Я снова дома!

Он с благоговением посмотрел на красавицу Неву, на Дворцовую площадь, взглянул на простирающийся у стен Адмиралтейства Александровский сад. Отовсюду ему улыбались люди. Прикладывая ко лбу ладонь, горожане смотрели вверх и радовались ему. Невиданный пир устроила Минерва, пригласив всех каменных и металлических обитателей бывшей верфи, с которыми ей удалось повстречаться за эти дни.

Золотой фрегат долго всматривался в очертания Адмиралтейства, удивляясь так, словно оказался на его шпиле впервые. Он лишь медленно поворачивался вокруг своей оси и повторял:

— Я нашёл якорь! Нашёл! Я нашёл его!

А рядом, скрывшись за зеленью деревьев сада, у подножия скалы лежал верный друг и спутник Пржевальского — его двугорбый верблюд, гружёный чемоданом. А над ним, на вершине этого каменного пьедестала, расположился и сам путешественник. Кораблик взглянул на эту компанию и, подмигнув, сказал:

— Ну что, Николай Михайлович, вот и вы нашли свой якорь?

Ответом ему была еле заметная улыбка под пышными усами