– Господин аббат, – надменно произнесла девушка, стараясь справиться с нервной дрожью, – о какой жалости вы говорите? Я не понимаю вас.

– Как? Разве Арабель не сообщила вам скорбную весть?

– Так… так это правда? – не выдержала Габриэлла, и слезы непроизвольно потекли ручьями из глаз девушки.

– Увы, мое бедное дитя. Клянусь небом, это правда, и мне нечем вас утешить.

– Но как? Я не могу поверить! – умоляюще посмотрев на аббата, спросила девушка. – Когда я с мужем вышла из зала, отец и матушка остались вместе с гостями. Они были веселы и в полном здравии. Что могло произойти с ними за столь короткое время?

– Когда вы ушли, прислужники принесли еще вина и ваш отец провозгласил тост за победу в крестовом походе и за освобождение Гроба Господня. Стоило вашим родителям сделать всего по несколько глотков, как им тотчас же стало дурно. Оба они побледнели и стали задыхаться. Появились боли в животе и рвота. Мы пытались им чем-то помочь, но не сумели ничего сделать. Вскоре у ваших родителей начались судороги, и они почти одновременно потеряли сознание. Я послал за лекарем, но когда его разыскали в этом хаосе, все уже было кончено.

– Вино? Вы думаете, им что-то подмешали в вино? Но кто? Кто мог решиться на подобную гнусность?

– Об этом только Богу известно, дитя мое, – многозначительно подняв глаза к потолку, ответил аббат.

– Г-г-где они сейчас? – тихо спросила девушка, опустив глаза.

– Их перенесли в спальню герцога. Вас проводить?

– Да, пожалуйста… Мне очень страшно, – призналась Габриэлла.

– Клянусь Святым Антонием, в этом нет ничего страшного. Мы только гости на этой грешной земле, и никто не знает, когда пробьет его час.

В глубоком молчании они дошли до двери, которая вела в опочивальню герцога. Около двери стояли двое вооруженных слуг герцога. При виде аббата и девушки они с почтением поклонились и отошли в сторону. Войдя в небольшую, скудно освещенную, но уютную комнату отца, Габриэлла взглянула на огромную кровать, занимавшую большую часть помещения. Под тяжелым, пурпурного цвета балдахином на ложе покоились герцог и герцогиня де Карруаз. Они были в тех же одеяниях, в которых еще несколько часов назад пировали на свадьбе дочери. Их осунувшиеся лица подтвердили слова аббата: внезапная смерть родителей была мучительной. В изголовье кровати стояли прелат, венчавший молодых, и Филиппа. Сложив руки, они читали молитвы. Позади них стоял Буффон. Его шутовской наряд резал бы глаза в подобных трагических обстоятельствах, если бы не искренняя скорбь, написанная на побледневшем лице. Габриэлла с ужасом смотрела на эту картину. Устрашающая реальность все яснее и яснее проникала в сознание, но тут ее разум не выдержал осознания огромности постигшего ее горя, и она упала на руки вовремя подоспевшего аббата.

Придя в себя, девушка увидела, что сидит в кресле своего отца, а нежные руки сестры бережно обнимают ее за плечи. Взглянув на бледное печальное лицо Филиппы, Габриэлла разрыдалась. Нет таких слов, которые могли бы описать ту боль, то горе, то чувство глубокой потери, что охватили девушку. В тот момент ей показалось, что со смертью родителей не только исчезли то счастье и любовь, в которой они с сестрой росли, не только ушла безвозвратно прежняя жизнь, но и умерла частичка ее самой…

Когда слезы, наконец, иссякли, Габриэлла встала и, оторвавшись от сестры, безмолвно смотревшей в никуда, подошла к аббату.

– Господин аббат, я благодарю вас за помощь, которую вы уже оказали и, надеюсь, окажите мне и сестре в будущем. Но сейчас, не сочтите за грубость, я хотела бы попросить вас удалиться. Нас ждут, – тут девушка слегка запнулась, – … хлопоты. Всем, в том числе и вам, нужен отдых. Ваши покои готовы и ожидают вас… А пока разрешите нам побыть наедине с родителями…

– Конечно, дитя мое, – легко согласился с девушкой аббат и, кивнув на прощание священнику, вышел из комнаты.

…Следующий день уже близился к закату, когда раздался робкий стук в дверь.

– Войдите, – непроизвольно вырвалось у Габриэллы, погруженной в печальные думы.

– Госпожа, госпожа, – испуганно затараторила Арабель, проскользнув в приоткрытую дверь.

– Что произошло? – совершенно безжизненным голосом произнесла девушка.

– Такие дела творятся в замке, что просто страшно становится, – боязливо озираясь по сторонам, ответила служанка.

– Дела? – девушка мгновенно вышла из оцепенения. – Какие еще дела? Какой наглец смеет командовать в замке моего отца, которого не успели даже похоронить?

Габриэлла грозно сдвинула брови и с вызовом посмотрела на Арабель. Зная вспыльчивый характер хозяйки, служанка слегка попятилась назад.

– Я… я тут ни при чем, госпожа. Мне господин аббат строго-настрого запретил что-либо рассказывать вам.

– И что же святой отец намерен утаить от меня? – нарочито насмешливо спросила девушка, которая на самом деле не на шутку встревожилась.

– С самого утра господин аббат только и делает, что раздает распоряжения.

– Что в этом плохого? Надо готовиться к… – Габриэлла запнулась, но, взяв себя в руки, продолжила уже более уверенным голосом: – Надо оказать последние почести славному герцогу де Карруаз и его добродетельной супруге. Господин аббат оказал нам милость и предложил помощь в подготовке похорон, понимая, в каком мы с сестрой состоянии.

– Так-то оно так, госпожа, но не судите меня строго, если я вмешиваюсь, но… – тут Арабель замолчала.

– Что еще? – недовольным тоном спросила Габриэлла, пристально посмотрев на бедную служанку.

– Буффон собственными ушами слышал, как господин аббат зачем-то пригласил сюда инквизитора. Клянусь святой девой Марией, я говорю правду.

– Инквизитора? Но зачем? – переспросила девушка. – Филиппа, ты что-нибудь знаешь об этом? – обратилась Габриэлла к сестре, сидевшей у изголовья кровати.

Та как-то машинально повернула голову в сторону сестры и вопросительно посмотрела на нее печальными глазами, в которых застыла бесконечная скорбь.

– Нет, – тихо ответила Филиппа и опять отвернулась от сестры.

Габриэлла с грустью поглядела на нее и глубоко вздохнула. Несмотря на то что она была младшей в семье, все хлопоты в связи с предстоящей траурной церемонией придется взвалить на свои хрупкие плечи. Жирард уже далеко. Да если она и пошлет за мужем, король вряд ли снизойдет к ее мольбам или просьбам графа. Перед Людовиком стоят куда более масштабные задачи, по сравнению с которыми частные проблемы ее семьи кажутся незначительными. И от Филиппы ждать помощи тоже не приходится. Она и раньше-то всегда жила в каком-то своем, ведомом только ей, мире, стараясь избегать любых столкновений с реальностью. Удар, который судьба нанесла им, и вовсе лишил Филиппу способности рассуждать здраво. Бледная, как сама смерть, не шевелясь, она сидела возле кровати покойных родителей часами, походя на мраморное изваяние, порой не проронив ни единого слова за целый день. Габриэлла перевела свой взгляд с сестры на кровать, и слезы с новой силой хлынули из ее глаз. Отвернувшись, она обняла свою служанку и зарыдала на ее плече. Та обняла девушку и стала говорить разные ласковые слова, всячески стараясь ее приободрить. И хотя Габриэлла не поняла и малой части сказанных слов, спокойный мягкий голос возымел свое действие, и она вскоре успокоилась. Отстранившись от девушки и приложив платок к заплаканному лицу, госпожа глухим голосом отдала приказание своей преданной служанке: