а не водил пером по бумаге. Подумалось: если бы не его хорошая физическая форма, утренняя зарядка с гантелями, походы в бассейн, он, ничего не евший со вчерашнего вечера, запросто мог в обморок упасть. Наконец появился Иванов, сел напротив через стол, прочитал объяснительную записку на двух страницах, крякнул и покачал головой.

— Так не пойдет. Я ведь просил описать все события того утра. Подробно, а не абы как, скороговоркой. И особенно сосредоточиться на последних страницах письма, которые вы сожгли. Сожгли по неизвестной причине. Вам, Роман Павлович, все понятно? Итак, опишите тот рабочий день, подробно. А потом…

— Все понятно.

Да, все понятно… Иванов не обедал и не болтал с приятелями, он с кем-то советовался. Получил указания или приказ, что именно спрашивать. Слезы в его глазах давно высохли, зрачки сделались острыми и холодными, как кусочки серого льда.

— Но в тот день на работе не было никаких событий, — сказал Бестужев. — Я просто вошел в кабинет Пельше и увидел…

— Не надо мне ничего рассказывать. Устный рассказ — не документ. Изложите письменно. Четко и ясно. Буквально по минутам с того момента, как появились на работе. Вы пришли в кабинет, сели за стол… Ну, что дальше?

— Достал из портфеля доклад…

— Я же сказал: не надо ничего рассказывать, — повысил голос Иванов. — Пишите. Вот ручка, вот бумаги. А затем подробно изложите, что именно содержалось на сгоревших страницах. Начинайте, я жду.

Но ждать он не стал, вышел из комнаты и снова появился через час с лишним. Сел за стол, хмурясь, прочитал четыре страницы, исписанные убористым подчерком, попросил подождать и снова ушел. На этот раз Иванов отсутствовал минут сорок, вернувшись, он немного смягчился, позволил себе что-то вроде улыбки, и подвел итог:

— Ну вот, это уже лучше. Теперь хоть более или менее понятно, о чем речь. Так бы сразу… Что ж, Роман Павлович, сегодня суббота. Не хочу вас больше задерживать. Спасибо, что нашли время и приехали сюда. Вы сознательный гражданин. Если что, мы с вами свяжемся. А сейчас езжайте домой и отдыхайте.

Анонимку он не вернул, помог надеть плащ, показал, где находится уборная. И подождал в коридоре, пока Бестужев справлял нужду и долго с наслаждением, пил воду из крана. Потом проводил обратно в помещение приемной. Окошко дежурного давно захлопнулось, горела только лампочка над дверью, из-под глухих занавесок просачивался свет вечерних фонарей. Бестужев поднялся на ступеньку, вышел, остановился на тротуаре и вдохнул воздух весенней улицы, такой сладкий и свежий.

* * *

Он достал пачку сигарет, хотел прикурить, уже чиркнул спичкой и тут увидел, как от стоявшей рядом «волги» отделились три темные фигуры, двое оказались у него за спиной, а третий подошел на расстояние шага и, раскрыв удостоверение, поднес его близко, так что в свете горящей спички, можно было прочитать имя человека и его звание: майор госбезопасности Виктор Орлов. Спичка погасла, Бестужев почувствовал себя обманутым, злость нахлынула горячей волной.

— Роман Павлович, нам надо уточнить некоторые детали этой истории с письмом, — сказал Орлов. — Вам придется проехаться со мной, тут недалеко… Там мы сможем спокойно поговорить. Надолго не задержим.

— Я целый день проторчал здесь. Написал две объяснительные записки. В них подробно рассказал, как письмо ко мне попало. И что было написано на последнем сгоревшем листе. Вам остается только прочитать.

Он шагнул в сторону, пытаясь обойти этого человека, побежать к оставленной машине и уехать с этого проклятого места, но Орлов схватил его за руку. Бестужев попытался вырваться, но пальцы сжались крепче:

— Не делайте глупостей, Роман Павлович, — сказал Орлов. — Не портите себе жизнь.

— Я никуда не поеду.

— Садись в машину, ты… Слышь, мы с тобой справимся.

Бестужев оглянулся, двое стояли сзади, готовые завернуть руки и запихнуть его в «волгу». Он выдохнул и перестал сопротивляться:

— Черт с вами. Только вот что, у меня машина рядом с Домом художника…

— Об этом не беспокойтесь.

Впереди, рядом с водителем, сел Орлов. Бестужев оказался на заднем сидении, зажатый с двух сторон оперативниками, приказавшими пригнуть голову к коленям. Он выполнил команду, кто-то положил ему на затылок жаркую ладонь, будто грелку, и больно надавил. «Волга» сорвалась с места, видимо, поехала по Сретенке, свернула направо, пропетляла в переулках. Бестужева вытащили из машины, будто самостоятельно передвигаться он не мог, завернули руки так, чтобы он видел перед собой только мокрый асфальт и свои ботинки. Лишь на мгновение он сумел приподнять голову и посмотрть наверх, увидел дом красного кирпича и темные квадраты окон, будто люди здесь не жили.

Его провели через подворотню, в маленький двор, в подъезд, а там наверх по каменным ступеням. Бестужев пробовал освободить руки, но напрасно, только сделал себе больно. Поднялись на четвертый этаж, в квартире уже кто-то ждал, открыл дверь. В прихожей его заставили встать лицом к стене, поднять руки и обыскали, вытащив из карманов связку ключей, бумажник и какие-то мелочи. Ощупали ноги, похлопали ладонями по груди, бокам и спине, заставили снять и осмотрели ботинки. Эта процедура проходила в полной тишине.

Глава 4

Через пару минут он, уже без плаща, в одном темно-желтом свитере и брюках, сидел на венском стуле посреди освещенной комнаты. Плотные шторы закрывали окна, напротив кожаный диван, антикварная этажерка с несколькими книгами и фарфоровыми слониками. Кто-то принес из соседней комнаты настольную лампу с колпаком на гибком шнуре, поставил ее на пол возле дивана, направив свет в лицо Бестужеву, который обрел дар речи и сказал:

— Слушайте, почему вы позволяете себе это хамство, — он не смог договорить, потому что от волнения сжало сердце. — Какое право… Я не мальчишка, чтобы… Черт побери…

Он замолчал, сообразив, что ответа не будет.

В это время Орлов, не выходивший из машины, разговаривал по радиотелефону с полковником Колодным, это был уже их четвертый разговор в течении долгой субботы.

— Он у нас на Сретенке, — сказал Орлов. — Еще не начинали.

— Я был у Деева, кислый разговор у нас вышел, — ответил Колодный, он стоял в прихожей своей квартиры, уже одетый к выходу. — Сказать, что Деев расстроен и сердит, — значит, ничего не сказать. Короче, из этого типа надо вытащить всю информацию.

— Найдете дорогу?

— Без проблем. Буду минут через сорок. Не очень торопитесь. Хочу посмотреть в глаза этого человека и понять, что происходит. Или он спятил и тут нужен психиатр. Или нас держит за дураков. Впрочем, его могут использовать втемную.

— На психа он не похож, — сказал Орлов.

Закончив разговор,