Меня тут один читатель упрекнул в том, что я сильно приукрашиваю в своих описаниях школы моего детства. Он написал о том, что и в те далекие советские времена были ужасные школы, достойные, можно сказать, кинематографического пера Гай Германики (имеется в виду ее телесериал «Школа»). И я с таким мнением согласна полностью, потому что вторая моя школа, где я не проучилась, а провела 7-й и 8-й классы, была именно из таких.

Моя семья переехала из коммуналки в отдельную квартиру – и это было счастье, потому что ютиться на 17 кв. м четырем уже взрослым людям было очень проблематично. Но вот на двух смежных комнатах и кухне на пятом этаже блочной стандартно-некрасивой девятиэтажки счастье и заканчивалось.

Прямо напротив дома был расположен Мелькомбинат (Мельничный комбинат, зерно перемалывал), и он гудел днем и ночью. Гудел так, что даже в самый жаркий день окна было открыть невозможно, этот гул превышал все мыслимые санитарные нормы и грозил даже такую оптимистично настроенную натуру, как я, свести с ума.

Я так и не привыкла к этому гулу никогда, я его ненавидела и боялась. И дворов на новом месте жительства не было, просто площадка перед подъездом с тремя чахлыми кустами и лавочкой для пожилых женщин. Да и не только пожилых, вообще женщин, больше им пообщаться было негде, если вдруг такое желание у них появится.

Ну и конечно, школа… Я сначала вообще не очень поняла, куда попала. За предыдущие шесть лет обучения я как-то пришла к убеждению, что школа – это место, где учатся. Учителя учат учеников, а те учатся и стараются изо всех сил хорошо учиться, потому что это всеми одобрялось, когда человек хорошо учится. А здесь, в новой, ну все было наоборот!

Здесь тех, кто хорошо учился, презирали и считали недочеловеками. А человеками были как раз те, кто учиться не желал и не скрывал этого. Вот такое поразительное открытие сделала я в первые же дни своего пребывания в новой школе.

Я испытала некоторый ужас, потому что учиться мне нравилось, нравился сам процесс узнавания чего-то нового, учителя прежние меня любили, а со всеми одноклассниками я дружила. Я была круглой отличницей, чем моя мама страшно гордилась, а еще занималась художественной гимнастикой и ездила на Шаболовку в Студию юного актера при Центральном телевидении. Вот какой подарок получил 7-й класс школы № не буду говорить какой.

Может, я необъективна к ней, может, эту школу кто-то другой вспоминает с нежностью и грустью.

Новая школа полученному подарку в виде новой ученицы не обрадовалась. Со временем обрадовался мне только пожилой учитель математики. Он был замечательной и достойной личностью. Во-первых, бывший фронтовик. Он носил орденские планки на своем старом пиджаке, и по планкам можно было понять, что воевал он долго и мужественно. Во-вторых, ходил с палкой, на которую тяжело опирался, а спина его была полусогнутой. Это после фронтового ранения. Ну и в-третьих, он не боялся учеников 7 «А» класса.

Остальные учителя, прямо скажем, опасались своих подопечных и особенно к ним не приставали. Их задачей было в основном быстренько что-нибудь оттарабанить за 45 минут и убежать в учительскую. Это меня тоже потрясало. В моем мозгу все время стучало: «Ведь так не может быть!» – а действительность подло склабилась мне в ответ и шептала: «Может, может…»

Я маму не хотела расстраивать и говорила, что в школе все нормально, и приносила по-прежнему домой пятерки в дневнике. Только это уже были не те пятерки, это были какие-то паршивые, уцененные пятерки, они меня саму-то не радовали.

Может, вот только по математике. У меня сложились достаточно странные отношения с математиком, назовем его Александром Михайловичем. Сначала он удивился, что я все решаю быстро и легко и делаю домашние задания каждый день – это было для той школы нетрадиционно как-то. Потом он понял, что я готова по его предмету практически на год вперед. А я в прошлой своей школе в математический кружок ходила, потому что там наша строгая математичка решила, что я очень способная к ее фанатично любимой науке. Она ошибалась, сильно ошибалась, у меня просто память была хорошая, но я ее не хотела расстраивать и шлялась к ней в кружок лишние задачи решать.

А мой новый учитель, Александр Михайлович, поступил как-то очень непедагогично даже на мой тогдашний взгляд. Где-то через полгода моего пребывания в этой №-не-скажу он стал поручать мне проверять контрольные работы по математике у всего класса. Вот так.

Да, он прямо так и говорил: «Останься после уроков, поможешь мне контрольные проверить». При всех, не то чтобы там тайно, нет. И никто не удивлялся, кроме меня. Я приходила в кабинет математики, брала стопку тетрадок своих соучеников (сверху этой стопки лежала моя тетрадка с проверенной лично самим Александром Михайловичем контрольной) и подчеркивала красной ручкой в их работах ошибки, а потом Александр Михайлович смотрел мои пометки и ставил в зависимости от них оценки.

Сначала-то он меня перепроверял, а потом вообще уверился в моей непогрешимости и перепроверять перестал. Я так понимаю, что он меня типа своей лаборантки сделал. Тяжело ему было, старому и больному человеку, биться с лоботрясами и остолопами, которые даже и вид сделать не хотели, что прилагают какие-то усилия, чтобы усвоить материал. Он на них рукой махнул, но дело свое делал честно, объяснял новый материал очень хорошо.

Правда, иногда мог рассердиться и стукнуть палкой изо всей силы по парте, если кто болтать начинал, прямо у болтающих перед носом. Те сильно пугались. Вот у него и не разговаривали, хотя на других уроках это было в порядке вещей, и учителя только ласково укоряли: «Ну Анечка… Ну что ж ты все говоришь! Ты же мешаешь мне». А если Анечка не прекращала, то делали вид, что ничего и не происходит.

Тоска рвала мою душу от всей этой неправильности! Да еще и одноклассники меня сильно невзлюбили и не приняли в свою стаю. Они мне тоже не нравились. Все девочки, например, в будущем планировали стать или портнихами, или парикмахершами. Верхом изобретательности был пищевой техникум.

У меня-то, начитавшейся книжек про «смелых и больших людей», в голове носились вихрем самые дикообразные идеи, кем стать. То геологом, то океанологом, кем-нибудь поэкзотичнее и постраннее, и чтобы путешествовать много.

А у этих девочек были совсем другие приоритеты. У них уже начался период горячечной борьбы за мальчиков, это было их главным всепоглощающим занятием и в школе, и за ее стенами. Не у всех, конечно, некоторые все-таки поговаривали и о поступлении в институт, и учились, но таких было очень мало и были они, если переходить на современный сленг, не «в уважухе».

Нет, правили бал совсем другие! Девочки эти ходили в школу ярко накрашенными, в очень коротких платьях (грянуло мини), на каблучках, и очень они проявляли много таланта в изобретении и самостоятельном пошиве новых воротничков и манжет. Ах, в каких воротничках и манжетах они заявлялись в школу! Это было невероятно красиво, сногсшибательно просто! Вот тут они не жалели ни времени, ни труда! И шедевры выходили из их рук. А мне этого было не дано, шила я очень плохо, хотя страстно мечтала научиться, но так и не получилось.