Это была белокурая женщина с кожей ослепительной белизны, голубыми глазами и прелестными, аристократическими ручками; это была молодая и прекрасная женщина, но не Полина!

Рана оказалась в правом боку; пуля прошла между двумя ребрами и прострелила сердце, так что смерть последовала в то же мгновение. Все это было так странно, что я начинал теряться и не знал, что и думать. Ясно было только то, что эта женщина не Полина, что муж объявил ее мертвой и под ее именем хотел похоронить другую.

Не знаю, был ли я полезен во время хирургической операции, не знаю даже, что подписал под протоколом. К счастью, доктор Дива, желая, без сомнения, показать свое превосходство перед учеником и преимущество провинции над Парижем, взял на себя весь труд и потребовал от меня одной подписи. Операция продолжалась около двух часов, потом мы прошли в столовую, в которой для нас была приготовлена закуска. Товарищи мои сели за стол, а я прислонился головой к окну, выходившему в переднюю часть двора. Я стоял так около четверти часа, когда человек, покрытый пылью, въехал верхом во всю прыть во двор, бросил лошадь, не беспокоясь о ней, и взбежал на крыльцо. Я переходил от удивления к удивлению! Я узнал его, несмотря на перемену костюма и на то, что видел его вскользь: это был тот самый человек, которого я видел среди развалин выходившим из подземелья, это был человек в голубых панталонах, с заступом и охотничьим ножом. Подозвав слугу, я спросил его об имени приехавшего. «Это наш господин, — ответил он, — граф Безеваль, возвратившийся из Каена, куда он ездил за позволением перевезти тело». Я спросил: скоро ли он хочет отправиться в Париж. «Сегодня вечером, — сказал слуга, — потому что фургон, который должен везти тело графини, уже готов и почтовые лошади потребованы к пяти часам». Выходя из столовой, мы услышали стук молотка: это был столяр, заколачивавший гроб. Все шло по порядку, но, как видишь, поспешно.

Я возвратился в Див, в три часа был в Пон л'Эвеке, а в четыре в Трувиле.

Я решил исполнить свое намерение в ту же ночь и, если дело будет бесполезным, объявить обо всем на другой день и оставить это дело полиции.

Приехав, я сразу занялся наймом новой лодки, но на этот раз два человека должны были сопровождать меня. Потом я вошел в свою комнату, заткнул пару превосходных двуствольных пистолетов за дорожный пояс, на котором висел к тому же охотничий нож, застегнулся, чтобы скрыть от хозяйки эти страшные приготовления, велел перенести в лодку заступ и лом и сел в нее с ружьем, чтобы иметь предлог сказать, что еду поохотиться.

На этот раз ветер был попутный — менее чем через три часа мы очутились в устье Дива. Приехав туда, я приказал матросам подождать, пока наступит ночь. Когда стемнело, мы направились к берегу и пристали.

Затем я отдал последние распоряжения своим людям, состоявшие в том, чтобы ожидать меня в ущелье, спать поочередно и быть готовыми отправиться по первому моему сигналу. Если бы я не возвратился к утру, то они должны были поехать в Трувиль и вручить мэру запечатанный конверт. Это было письмо с изложением подробностей предпринятой мной поездки и сведений, при помощи которых можно было найти меня живого или мертвого. Затем я повесил через плечо ружье, взял лом, заступ и огниво, чтобы высечь огонь в случае нужды, и попытался отыскать ту самую дорогу, по которой шел во время первого своего путешествия. Найдя ее, перешел гору; всходившая луна осветила развалины старинного аббатства, я прошел через паперть и снова очутился в часовне.

И в этот раз сильно билось мое сердце, но больше от ожидания, чем от ужаса. У меня было время утвердиться в своем намерении не на основе физического побуждения, которое дает грубую и мгновенную храбрость, а на основе нравственного размышления, которое приводит к благоразумной, но неизменной решительности.

Придя к столбу, у которого спал, я остановился, чтобы бросить взгляд вокруг себя. Все было тихо, не слышалось никакого шума. Я решил действовать по порядку и сначала копать в том месте, где граф Безеваль — я был убежден, что это он, — закопал предмет, который мне не удалось разглядеть. Итак, я оставил лом и факел у столба, взял ружье, чтобы быть готовым к защите в случае нападения, прошел коридор с мрачными сводами и, найдя у одной из колонн заступ, взял его с собой. Еще раз прислушавшись и убедившись, что никого нет, кроме меня, я решил идти к зарытому предмету. Я положил ружье на землю, приподнял камень, копнул заступом и увидел блестящий ключ. Взяв его, я закопал ямку, снова положил на нее камень, поднял ружье, отнес заступ туда, где нашел его, и остановился на минуту в самом темном месте, чтобы привести в порядок свои мысли.

По всему было видно, что этот ключ отпирал дверь, через которую, как я видел, выходил граф, и потому, не нуждаясь в ломе, я спрятал его за столбом и взял только факел. Подойдя к двери, находящейся под сводами, и спустясь к ней по трем ступеням, я примерил ключ к замку — он подошел; при втором повороте замок открылся, и я хотел уже запереть за собой дверь, как вдруг мне пришла мысль, что какой-нибудь случай может помешать мне отпереть ее ключом по возвращении. Я пошел назад за ломом, спрятал его в самом далеком уголке между четвертой и пятой ступенями и потом запер за собой дверь. Очутившись в глубокой темноте, я зажег факел, и подземелье осветилось.

Передо мной был проход шириной не более пяти или шести футов; стены и свод были каменные; лестница в двадцать ступеней вилась передо мной. Сойдя с нее, я продолжал идти по покатости, углублявшейся все более и более в землю, и в нескольких шагах впереди заметил вторую дверь. Подойдя к ней, я послушал, приложив ухо к ее дубовым половинкам, однако ничего не услышал; тогда решился попробовать ее ключом — она отворилась, как и первая. Я вошел, не запирая ее за собой, и очутился в подземелье, где прежде погребали настоятелей аббатства; простых монахов хоронили на кладбище. Я остановился там на минуту. По всему было видно, что путешествие мое приближалось к концу.

— Я твердо решил исполнить свое намерение, — продолжал Альфред, — однако ты легко поймешь, что эти места произвели на меня огромное впечатление, Я положил руку на лоб, покрытый потом, и остановился, чтобы прийти в себя. Что я найду? Несомненно какой-нибудь надгробный камень, положенный не более трех дней назад… Вдруг я содрогнулся! Мне послышался стон.

Этот звук пробудил всю мою храбрость, и я пошел вперед быстрыми шагами. Но откуда был этот стон? Осматриваясь вокруг, я снова услышал его и бросился в ту сторону, откуда шел звук, рассматривая каждую впадину, но ничего не видел, кроме надгробных камней с именами почивших под ними. Наконец возле самого отдаленного камня я заметил в углу за решеткой женщину, сидевшую со сложенными руками, закрытыми глазами и с клоком своих волос во рту. Возле нее на камне лежало письмо, стояли погасшая лампа и пустой стакан.

Может быть, я опоздал, и она умерла? Я бросился к решетке — она была заперта, примерил ключ — он не подходил.

Услышав шум, женщина открыла дикие глаза, судорожно откинула волосы, покрывавшие ее лицо, и вдруг поднялась, как тень. Я вскрикнул и произнес имя Полины. Тогда женщина бросилась к решетке и упала на колени.